Петр Альшевский - Моторы гинеколога Суна

Калянин. А что я от тебя услышу?

Зозулин. То, что Виктор Петрович и его ученики убиты. И съедены.

Калянин. Тобою? Но ты же обыкновенный чувак из Кинешмы…

Зозулин. Я из Тобольска.

Калянин. А лыжным спортом… ты им…

Зозулин. Занимался. Из-за моей пригодности к прохождению «Усть-Куйгинской лыжни» мне эту деликатную миссию и поручили. Не будь она привязана к лыжам, желающих бы хватало, а в данных условиях меня выбрали безальтернативно. «Доживши кой-как до тридцатой весны, не скопил я себе богатой казны». Некрасов будто бы обо мне написал… у меня нет состояния, но у меня есть мой бог. Колдун Барлавур. Шестьсот тридцать лет назад он был схвачен крестьянами-христианами и увезен в лес на расправу. Жизнь они у Барлавура забрали, но лишь телесную – в виде духа он по-прежнему пребывает с нами… с его слугами, его рабами, его верными псами! Раз в семьдесят лет он оживает и телом. И очень хочет кушать.

Калянин. Бродит по лесу и жрет ему подвернувшееся?

Зозулин. От места, где его рвали и пыряли, ему не отойти. Его владение черной магией, но к тому месту он прикован, как на цепи. В живом состоянии он находится два дня, а после снова семьдесят лет небытия и переживаний об упущенном случае азартно подкрепиться не мертвечиной, а кем-то полнокровным, доставшимся ему с боем, но в глухом лесу кого ему хватать? Кем ему в нем без нашего содействия насытиться? И мы поэтому подключаемся. Его слуги ему и в прошлом помогали, и в будущем станут, а в нынешнее его возвращение поставка возложилась на нас. Мы думали, соображали: кого-то надо найти, как-то ему привезти – и однажды кто-то из нас где-то вычитал об «Усть-Куйгинской лыжне».

Калянин. Вы изучили ее маршрут и выяснили, что ее трасса проходит мимо места появления вашего колдуна?

Зозулин. Точно так.

Ткаченко. И ты на нее заявился и повел моих товарищей ему на съедение?

Зозулин. Они ехали в настроении не обреченном. Вы же обнадежили их призовым фондом. И как с ним у вас обстоит? Женатый на миллионерше прыгун с трамплина вам его сколотил?

Калянин. Да для кого это теперь существенно…

Зозулин. Для меня. Короче, призовой фонд у нас есть?

Калянин. Ну, есть.

Зозулин. Прекрасно, Петр Палыч. Добывая финансы, вы проявили себя во всем своем великолепии. Когда я смогу получить мне причитающееся?

Калянин. Тебе еще и деньги давай?!

Зозулин. А чему вы возмущаетесь? На «Усть-Куйгинской лыжне» кто победил? Не я что ли?

Калянин. Ты, но ты же… неслыханная дерзость! На тебе трое убитых, а ты говоришь о деньгах за какую-то победу?!

Зозулин. Не за какую-то, а за победу на вашей, столь боготворимой вами гонке, которую, что бы вы мне ни вменяли, я закончил первым. Первый приз у нас там на сколько тысяч евро потянет?

Калянин. Я запланировал, что на семнадцать.

Зозулин. Номер моего счета я вам скажу. Если деньги на него не придут, наезжать на вас я не приеду, но мне кажется, что, выплатив мне мои призовые, вы поступите по совести. Потому что это «Усть-Куйгинская лыжня»! Ее победитель заслуживает быть вознагражденным!

Калянин. На моей лыжне победить, конечно, не в лужу плюнуть…

Зозулин. А я на ней победил.

Калянин. За твою победу тебе от меня почет… деньги я тебе переведу.

Зозулин. Никто и не сомневался, что вы, Петр Палыч, справедливый. В следующем-то году вы как, меня здесь ждете? Новая «Усть-Куйгинская лыжня» состоится?

Калянин. Провести ее я попытаюсь… будет желание, тоже приезжай.

Зозулин. На меня, Петр Палыч, рассчитывайте железно. У меня и воспоминания о гонке хорошие, и вы мне страшно понравились, в эту минуту вам, Петр Палыч, взгрустнулось, но грусть, она пройдет, душа опять распоется, все отлично, Петр Палыч! Все просто божественно превосходно!

Зозулин, приобняв Калянина, похлопывает его по плечу. Петр Палыч машинально кивает.

Усеянное неровностями предгорье преодолевается неуступчивым Геннадием Жуковым и отстающими от него лаосцами Тхакхоком и Паксалом.

Все трое в камуфляже и с вещмешками.

Жуков. Вы чего, умаялись?

Тхакхок. График движения, он изматывающий. Местность больно пересеченная.

Жуков. Дорогу по карте вы прокладывали сами.

Паксал. От черчения линии рука не устанет, какая бы она не изломанная. Проведена она правильно, а темп можно бы и снизить.

Жуков. По первому требованию я планы не меняю. Там, куда мы идем, мы должны быть в восемь ноль-ноль, и какие бы смертные муки на ваших лицах не проявлялись, я в авральном порядке что-то переигрывать и переносить время прибытия не буду – не успеем, значит, не успеем, но мы поторопимся! На зубах, без помпы, уперто! Вас что, в лагерях подготовки мало гоняли?