Ольга Любарская - Пьеса Ы. И стихи

Шишкинрассвирепел, схватил ручное зеркальце и ребром этого зеркальца треснул меня по щеке.

<���Автобус – по дороге из совхоза «Красноградский» в Харьков, через день после драки.>

Женька: Юрка, ну пожалуйста, мы все тебя очень-очень просим. Ну пожалуйста, не надо убивать её.

Шишкин:Нет, живой она до Харькова не доедет.

Женька:Ну посмотри, Юрка: ты такой здоровый, а она такая маленькая. Ну прости ты её.

Людка<���обращаясь к Ы, сидящей на заднем сиденье автобуса> :Да попроси ты у него прощения.

Ы:Что? С какой стати?

Людка:Он же тебя убьёт. Он уже пять лет отсидел за убийство.

Ы:Меня – и убьёт? Как это?

Шишкин:Нет, я её убью! Так оскорблять!

Лавруха<���подхватывает> :Так оскорблять!

Женька:Ну Юрка, пожалуйста. Мы все очень-очень тебя просим.

Ну не убивай её!

Шишкин<���смягчившись> :Или покалечу.

Б-г:Зато какая тебе попалась первая учительница – Любовь Иосифовна.

Ы:Да, мир мгновенно расширился. Это был выход в открытый космос. Я только теперь понимаю, насколько мне повезло – иначе бы я навсегда застряла в том гадючьем подвале.

Б-г:А мне спасибо не хочешь сказать?

Ы:Это был не Божий промысел, а твоя небрежность. Ты смотрел на происходящее сквозь пальцы.

Б-г:Откуда тебе известно, что это было?

Ы:Потому что тебе ох как далеко до Любови Иосифовны. Какой бы это был мир, если бы им управляла она. Расширенный простор с незаметно разлитым вниманием и участием, готовность отойти на расстояние, не мешая, не прикасаясь и ничего не требуя. Да что говорить! Из немногих людей , которых я встретила. Если что меня ещё и удерживает в моей никчёмной жизни и сейчас, то только слабая, исчезающая память, что такое чудо возможно.

Б-г:А что ты ей сделала хорошего?

Ы:Ничего. Я только её помню как чудо. Одно из чудес моей жизни, которых было меньше семи. И запомни! Заруби на своём невидимом носу!

Если я сейчас не могу всего рассказать, если боюсь, замолкаю, потому что не вижу ни одного сочувственного или заинтересованного взгляда, то это только потому, что смотрит не она, открывающая просторы, и не такие, как она, а ты, загоняющий в подвалы гнить вместе с закатившимися туда мячами, разговаривать с мхом, плесенью, ржавчиной ограды – на равных, потому что другого мира у тебя нет. Подвал – это твой простор.

Б-г: А что же тебе, если ты поэт, мешает прозревать в подвале небо? Да всё искусство – ложь! А тебе подавай правду! Что есть истина? Что-то прямолинейное, равномерное. И ты к этой односторонней равномерности, к этой узости стремишься? Так получай! Но не обижайся, если твои вирши ругают или недоумённо молчат. Этих поворотов «лжи», то есть именно искусства, этой красоты, этого богатства, этих оттенков – в них как раз и нет. Ну ты ж этого хотела. Да, а́нгела ты бы вывела из себя, допускаю. Но я перевидал дур и дураков знаешь сколько!

Что такое ничто?

Ы:Ничто – это когда много, слишком много.

Б-г:Вот видишь, и до тебя дошло. Поэтому-то я и один.

Ы:Ты не тот один. Ты один много, холодец!

Ты – холодец. А другой, твой начальник, – тот кисель с молочными берегами. Кисель скис, а молоко прогоркло.

Б-г:Теперь я понимаю, почему ты подралась с Шишкиным.

Ы:Другие говорят любимому: я найду тебя, потому что должна помочь и т. д., а я говорю по-другому: только потому, что хочу тебя видеть! Я и помочь хочу потому, что хочу видеть, а не наоборот.

Б-г:Ты всё ещё думаешь что любишь правду. А ты любишь одномерность и однозначность. Ты напрочь лишена гибкости. Может быть, это не я тебя создал? Нет, ты – брак. Тебя надо отбросить.

В корзину с мусором. Что все инстинктивно и делают.

Ты запредельно несовершенна! И несовместима с жизнью. А так, по виду, и не скажешь Поэтому ты сначала всегда нравишься.

Ы:Нет, наверное, ничего на свете, что я так же ненавижу, как это вынюхивание, подсчитывание. Если веришь – верь! Но это сама природа человека. Вернее, то, что вы называете природой. Самое глубокое и неискоренимое… Но, к счастью, это не вся природа. Иначе не стоило бы и жить! Я знаю: человек для тебя – тьфу! Хуже оборванных крыльев мошки, если он один, без Статуса.