Ольга Любарская - Пьеса Ы. И стихи

Б-г<���ангелам> :Свободны.

<���к Ы>: Но теперь всё, можно поговорить и без свидетелей. <���Клубится сначала чуть выше, потом рядом с Ы.>

Б-г:Ты не молода, Ы. Мягко говоря.

Ы:Ты тоже, если говорить совсем уж мягко. Эвфемизмами. Это они клубятся вокруг тебя?

Б-г:Нет, это то, что ты называешь временем. Это творится и разрушается мир. Ежесекундно. И мне его не жалко. И никому не жалко. Это моя одежда.

Ы:Ну что ж. Титхадеш 1 1 Титхадеш (иврит) – С обновкой. !

Б-г:Какое у тебя простое имя, Ы!

Ы:Да, даже немой произнесет: Ы- ы!

Скажи мне только, а почему это я должна предстать пред твои очи?

Б-г:Ты же сама жаловалась, что тебе не с кем говорить. Я проверил: правда. Так что считай, что с моей стороны это любезность.

Ы:Я к тебе не напрашивалась.

Б-г:А где же благодарность?

<���Не дождавшись>: Ну ладно. Жалуйся уже.

Ы<���не заставляя себя упрашивать> :Что-то тяжко мне, совсем тяжко последнее время.

Б-г:До тех пор, пока ты у меня не под боком, другого не жди.

Ы:Да, я знаю, что все мы ходим под боком, а кто и ходит боком.

Б-г:Перестань! Скажи мне лучше, чего или кого ты хочешь?

Ы:Я не хочу никого! Ни поэтов, ни непоэтов. Может быть, они сами с собой или друг с другом хороши или плохи. Но мне с любым из них будет худо. С любым: от одного – до весёлой или печальной, или нейтральной компании. Любить может только животное. Не любое, конечно.

Б-г:Да, животное. Ты права. Или Б-г.

Ы:Ну а ты чем лучше? Можно подумать! Посмотри на себя!

Б-г:Но я вообще-то невидим.

Ы:Ну да, невидим… Да я насквозь тебя вижу. Вспомни Эсава и Яакова – « твоё протеже» , как говаривала одна моя знакомая.

Ведь у тебя подобострастная спешка прислуживать Силе трактуется как понимание замысла и высокая миссия, а наивность и независимость от тебя – как дикость, глупость и злодейство. Чем ты отличаешься от любого начальства? Единственный во всей семье непохожий и независимый человек – и у тебя уже опережающее отвращение: и злодей, и дурак, и дикарь, и…, и…

Б-г:Ой, какая же ты дура, мама ро́дная!

Ы:Любопытно, кто же всё-таки твоя мама ро́дная? Или ты просто хотел сказать: «Твою мать»? Кто же ты по материнской линии?

Б-г:Я сам для себя неожиданность. Сам себе и отец, и мать, и сын, и дочь, и сестра, и брат.

Ы:Не заговаривай мне зубы, сам себе троюродная бабушка! Значит, Эсав – дикарь, почти не человек, и с ним позволено сделать всё. Дурака – обмануть: сам виноват! Не ожидал от брата подвоха и даже не успел понять, что продаёт первородство. Думал, пошутил младший братец. Вот она, твоя справедливость, вот оно, твоё милосердие, вот она, твоя чечевичная похлебка для проголодавшегося брата. Мышеловка.

Посмотри – если уж не о людях, – как ты обращаешься с зелёным жуком, который валяется возле входа кверху лапами, сучит ими, хочет перевернуться и жить. Ты же не против, чтобы его раздавили. Так проще! Давящую ногу ты заранее прощаешь, направляешь и благословляешь. Ты зачёркиваешь и уничтожаешь миры, которые тебе «не показались». И память о них. Они – ниже совести. Совесть у тебя что-то парадное, что можно показать другим и чем можно похвастаться.

Б-г:Та́к ты и со мной не уживёшься. Но есть ещё. Надо мною.

Ы:А, твой начальничек? Предлагаешь мне жаловаться по инстанциям? Так и он не лучше.

Всё та же иерархическая лестница.

Б-г:Так мир вообще строго иерархичен. Это основной закон, конституция мира. Равенства вообще нет.

Ы:Это для тебя нет! А для меня равенство бога и мошки очевидно.

Божественность в своём мире, такое гулкое поле Божественности, которая окружает каждое существо. А у тебя, вместо поля окружающей человека его собственной Божественности, заменяя его, не замечая, не обращая внимания, перечёркивая, – твоё божественное, казённое поле Статуса. Потому что ты хочешь задирать всё время нос, в те минуты, когда не держишь его по ветру. Да даже если ты один, как одноглазый Óдин, то всё равно держишь нос по ветру. Значит, ты чувствуешь, что всё равно окружён – и к этому, даже миражному окружению, принюхиваешься. Ты, может быть, один – одинок, но ты не тот Единственный.

А для меня равенство есть. Пусть я даже раздавила, пользуясь твоим попустительством, червяка. Он всё равно брат мне. А Яаков спешит тихонько столкнуть своего родного брата – в мир пониже. Чтобы самому стать первым.