Жан Кокто - Театр

(И так далее.)

Иокаста.О! Чудовища!

Пьяница.

В течение всего, что следует, Иокастав испуге идет на цыпочках к окну. Затем она возвращается к кровати и, склонившись над Эдипом, всматривается в его лицо, временами поглядывая в сторону окна, откуда доносится голос пьяницывперемешку с шумом фонтана и петушиным криком. Баюкает Эдипа, тихо качая колыбель.

Пьяница.Если бы я был политиком… я бы сказал царице: «Сударыня! Такой юнец вам не подходит… Найдите серьезного мужа, трезвого, крепкого… как я…»

Голос стража (чувствуется, что он проснулся и мало-помалу обретает уверенность). Проходи!

Голос пьяницы.Равнение на проснувшуюся армию…

Страж.Проходи! И живо!

Пьяница.А повежливее?

Как только появляется голос стража, Иокастаотпускает колыбель, подложив простыню под голову Эдипа.

Страж.В кутузку захотелось?

Пьяница.Одна политика. И не противно?

Страж.А ну, живо! Очищаем площадь?

Пьяница.Очистили уже, все, очистили, только повежливей!

Пока звучат эти реплики, Иокастаподходит к зеркалу. Поскольку луна и заря ее не освещают, она не может себе видеть в зеркале. Тогда она берет его за раму и отодвигает от стены. Само зеркало остается прикрепленным к декорациям, царица, в сущности, передвигает только раму и, в поисках света, посматривает на спящего Эдипа. Осторожно выдвигает раму на авансцену, туда, где должна быть суфлерская будка, так что публика становится ее зеркалом, и она себя разглядывает в зрительном зале.

Пьяница (очень далеко).

Мы должны слышать шаги стражника, звонкие петушиные крики, и ритмичное юное посапывание Эдипа. Иокаста, в пустом зеркале, ладонями разглаживает щеки.

Занавес

Голос.Семнадцать лет прошли быстро. Великая фиванская чума, похоже, первой омрачила пресловутую удачу Эдипа, поскольку боги, запуская адскую машину, пожелали, чтобы все неудачи принимали вид удачи. Вслед за ложным счастьем, царь познает подлинное горе, подлинное помазание — руки жестоких богов превратят карточного короля, наконец, в человека.

Площадка, освобожденная от спальни, чьи алые драпировки взлетают к колосникам, кажется окруженной растущими стенами. В конце концов она становится чем-то вроде дна двора-колодца. Нависающая лоджия соединяет двор со спальней Иокасты. Туда можно подняться через открытую дверь в центре. Чумное освещение.

При поднятии занавеса, Эдип, отрастивший небольшую бороду и постаревший, стоит около двери. Тиресий и Креонт, соответственно, в правой и левой части двора. На заднем плане, справа, мальчик преклонил колено. Это вестник из Коринфа.

Эдип.Ну и чем же теперь скандально мое поведение, Тиресий?

Тиресий.Вы, как всегда, преувеличиваете мои оценки. Просто я говорю и повторяю, что весть о смерти отца можно было бы выслушать с меньшей радостью.

Эдип.Надо же! (Вестнику.) Не бойся, малыш, рассказывай. Отчего умер Полиб? Меропа очень горюет?

Вестник.Господин Эдип, царь Полиб умер от старости, а… царица, его жена, почти что невменяема: возраст мешает ей понять свое несчастье.

Эдип (приложив ладонь к губам). Иокаста! Иокаста!

Иокастапоявляется в лоджии. Отодвигает занавеску. На ней красный шарф.

Иокаста.Что?

Эдип.Ты такая бледная. Ты плохо себя чувствуешь?

Иокаста.Чума, жара, посещение приютов — все это утомляет, честно говоря. Я отдыхала на кровати.

Эдип.Вестник принес мне великую новость. Она стоила того, чтобы я тебя побеспокоил.

Иокаста (удивленно). Хорошую новость?..

Эдип.Тиресий упрекает меня в том, что я счел ее хорошей. Мой отец умер.

Иокаста.Эдип!

Эдип.Оракул предсказал мне, что я стану его убийцей и мужем своей матери. Бедная Меропа! Она так стара, а мой отец Полиб умер своей смертью.

Иокаста.Насколько я знаю, в смерти отца не может быть ничего хорошего.

Эдип.Я ненавижу комедию слез и условностей. По правде сказать, я слишком юным ушел от отца и от матери, мое сердце давно оторвалось от них.