Мухамметгаяз Исхаков - Девушка из Стамбула

– Непременно прочту. Мне очень интересно.

– Пусть это будет не простое любопытство, с которым смотрим новые фильмы. Интерес надо привести в систему и не жалеть на это ни времени, ни сил.

– Загида у нас пока что гостья,  –  вступилась за дочь Хадича-ханум,  –  не нагружайте её.

– Это не нагрузка,  –  возразил доктор.  –  Учёба для молодых  –  это совершенно необходимая потребность. Как воздух. А ещё важно уметь использовать свои знания для хороших дел. В молодости, у себя на родине, мы зачитывались турецкими книгами, изучали турецкий диалект и особенно литературный язык. И Загида, если будет читать, язык усвоит быстро. А если заговорит на нём, её поймут многие тюрки. Язык наш богат необыкновенно. Знание его для будущего литератора обязательно.

Чаепитие затянулось. Гости не раз меняли тему разговора и, в конце концов, снова вернулись к воспоминаниям. Дамы, сидевшие за столом, незаметно превратились в «бике». Загиду теперь называли «туташ», и язык наполовину стал казанским.

После чая молодёжь отправилась к морю, мужчины решили прогуляться, женщины занялись обсуждением новостей, сплетнями. Приём гостей на острове продолжался.

Вернувшись с моря, молодые застали женщин на кухне. За большим столом они готовили какое-то блюдо из дрожжевого теста.

– А это что будет?  –  спросила Загида.

– Сумса, самое любимое блюдо,  –  сказала одна из женщин,  –  не угостив этим блюдом, мы не отпускаем ни одного уважаемого гостя. Без него ни одного праздника, ни одной свадьбы не бывает.

– Оказывается, на родине у вас едят много теста.

– Да, много. Овощей у нас мало. Основная пища  –  это мясо и тесто. Зимой бывает холодно, и печи начинают топить с утра. Печи в домах большие, вроде здешних фурынов. Пользуясь этим, уже к завтраку подают горячую еду из муки. Зимой такое едят каждый день.

– А люди не толстеют от мучного?

– Нет, изделия из теста очень разнообразны.

– Какие это изделия?

– Коймак – блины из теста пресного и дрожжевого: гречишные, пшённые, овсяные, гороховые; перемечи из пресного и дрожжевого теста: казанские и мишарские; кыстыби; хлебы всевозможные: с творогом, ржаные и пшеничные; сумса: с мясом, с потрохами, с пастилой… Словом, много всего, перечислить трудно. Потом идут балиши и прочее такое.

– Балиши я ела,  –  сказала Загида.

– Ты ела лишь один вид балиша, а они бывают разные,  –  объяснила Хадича-ханум.  –  Блюд у нас  –  великое множество, и все отличаются друг от друга.

Ко времени ахшама подошёл ещё один соотечественник, живущий здесь же, на острове, служащий банка Хамит-бей с семейством  –  женой и детьми. Так что общество увеличилось. К столу подали холодный язык, салаты, солёные огурцы. Хотя за столом сидели долго, к этим закускам интереса никто не проявил. Зато на сумсу, обжаренную в масле, набросились все. Пирожки были румяные, пышные, выглядели очень аппетитно.

– Угощайтесь! Здесь сумса с мясом, здесь  –  с яйцами, а здесь  –  со сладкой начинкой. Ничего особого приготовить не сумели,  –  проговорила Хадича-ханум, как бы оправдываясь.

Загида вначале попробовала по одной сумсе каждого вида, а потом потянулась за четвёртой и пятой… Сумса была чуть помельче французской булки, очень нежная, воздушная.

Заметив, что доктор огляделся с беспокойством, Загида спросила:

– Доктор-бей, чай подать вам?

Чай был предложен мужчинам, чуть позже присоединились женщины. И молодёжь явилась к чаю. Гости опустошали чашку за чашкой, поедали сумсу, воздавая угощению заслуженную похвалу. Меджлис шёл своим чередом.

– А теперь вы, молодые, покажите, на что способны. Вахит, у тебя ведь гитара есть,  –  сказал доктор,  –  пошли-ка за ней. А гармонь есть?

– Гармонь есть у меня,  –  сказал Хамит-бей.  –  Жаль, что не догадались взять с собой. Давай, сынок, сбегай-ка домой!..

На середину вышел сын учителя со скрипкой. Образовался маленький оркестр. Молодёжь хором запела казанскую песню. Следующую песню поддержали женщины. Третья песня была протяжной и грустной. Тут уж не удержались и мужчины. Загида впервые слышала такую музыку, но и она пыталась подпевать понемногу. Мафтуха-ханум оказалась хорошей певицей. Она исполнила соло.

Грустные песни притушили радостное настроение. Было похоже, что гостей вдруг охватила великая скорбь. Загида увидела, что все плачут. Кто-то затянул песню «Туган илькаем» («Край родной»). Загида попросила Сююм рассказать, о чём она. К этой печальной, рвущей душу песне присоединились все  –  мужчины, женщины, молодёжь, дети. Взглянув на отца, девушка увидела, что глаза его увлажнились. Перевела взгляд на доктора. Тот был в таком же состоянии. И лицо учителя было мокрым от слёз. Банковский служащий крепился изо всех сил, но глаза у него тоже были на мокром месте. О женщинах и говорить нечего  –  они дружно всхлипывали и утирали глаза. Наблюдать за другими Загида больше не могла  –  внутри оборвалось что-то, и стали душить подступившие к горлу слёзы. Странно было видеть почтенных людей, плачущих посреди праздника, страдающих по родине, оставшейся где-то далеко-далеко. Усилием воли она пыталась сдержать слёзы. Глаза её встретились со взглядом Сююм. Девочка тоже плакала. Как ни старалась Загида, всё же не смогла удержаться, испытывая почему-то сладостное упоение.