Марк Розовский - Драматургия в трех томах. Том третий. Комедии

Премьеру в Театре «У Никитских ворот» в 1983 году играли Ирина Знаменщикова (Саруханова) и Маргарита Рассказова (Лика Федоровна).

Конечно, пьеса навеяна временем лигачевско-горбачевской борьбы с массовой алкоголизацией советского народа. Но это внешняя сторона проблемы. В «Красном уголке» мне хотелось сделать главной тему женского одиночества, неприкаянности и опустошения души. Столкновение двух характеров – это схватка человека со своей судьбой и огосударствленного морализирования, совершенно бессмысленного и бессильного помочь падшей личности. А вот когда два одиночества находят друг во друге родственный интерес, тогда-то и возникает коммуникативное взаимопонимание. В «Красном уголке» действие скрыто, но оно возникает в результате дуэтного проникновения в психологию, казалось бы, противостоящих людей. Тут важны юмор и сочувствие. В этом секрет долголетия этой пьески, дорогой мне своей натуральностью и узнаваемостью.

Вторая часть триптиха – «Концерт Высоцкого в НИИ». У этого текста интересная история. По смерти Володи я написал эту пьесу и принес ее на Таганку Любимову, которому она понравилась, и он захотел ее приспособить к своему спектаклю памяти Высоцкого. Сказал мне: сократите и покажите! При этом дал мне своих лучших актеров: Филатова, Демидову, Смехова и др. Я провел с ними четыре-пять репетиций. Получилось действо примерно на полчаса. Юрий Петрович сказал: придется отказаться. Все хорошо, но длинно. У меня другой спектакль вырисовывается…

Ну, не вышло, так не вышло. И вот проходит несколько лет – звонок Анатолия Васильевича Эфроса. Он, оказывается, обнаружил в литчасти полный текст пьесы «Концерт Высоцкого», удивился подзаголовку «Комедия», прочитал и теперь хочет поставить этот спектакль к 25 января – дню рождения Володи. Начались бурные репетиции. Но премьере не суждено было появиться на великой сцене Таганки.

13 января, то есть за 12 дней до вечера Володи, Эфрос умирает от сердечного приступа. Эта незавершенная постановка моей пьесы оказалась последней работой Мастера.

Проходит еще несколько лет, и «Концерт Высоцкого в НИИ» появляется уже на сцене Театра «У Никитских ворот».

Мы сыграли эту пьесу более 600 раз по всей стране. С бешеным успехом, с аншлагами везде и всюду. Пьесу поставили в Чехии, Эстонии, Польше и Швеции…

А потом я снял на Ленфильме полнометражный художественный фильм, основой которого была наша театральная постановка. Фильм назывался «Страсти по Владимиру», и не раз его показывали по разным телеканалам.

В главных ролях снимались Владимир Долинский, Вера Улик, Галина Борисова, Семен Фарада и др.

И, наконец, «Раздевалка». Сюжет рассказан мне выдающимся советским хоккеистом Александром Мальцевым. С ним произошло именно то, что произошло в пьесе – в Канаде он надел перед матчем православный крестик, а дальше… Дальше – по тексту. С добавлением темы допинга, которая сейчас необычайно актуализировалась, а во время премьеры на сцене Театра «У Никитских ворот» была в новинку. Зрители смеялись. Вроде бы пустячок, но заставлял думать о нашей подлой системе. Я имею в виду систему спорта.

Спектакль поставил Владимир Долинский, который сам же сыграл главную роль – роль Шаровского.

Пьеса, повторяю, завершила мой, так сказать, «натуральный блок» из трех комедий – «Концерт Высоцкого в НИИ», «Красный уголок» и «Раздевалка». Общим у них было целенаправленное воспроизведение реальности в формах самой реальности, анекдотичность достоверного быта «совка» с его доходящей до гротеска, до полного абсурда логикой. Мне хотелось найти правду жизни в этих частных, вроде бы случайных историях, которые, будучи разыгранными талантливыми артистами, давали обобщение, несли ярко выраженный разоблачительный смысл.

Когда-то Андрей Тарковский в своей лекции на Высших сценарных курсах в ответ на то, что он снимает «поэтическое кино», сказал поразившие нас тогда слова: «Нет, мое кино – натуралистическое. А вот натурализм – отец поэзии». Действительно, его художественные фильмы были будто сняты «скрытой камерой», в них отсутствовал эйзенштей-новский монтаж, время события почти всегда соответствовало экранному времени…

Наблюдение за обыденной жизнью стало самодостаточно, ибо своей дотошной подробностью давало новый стиль, новый язык – гиперреализм. Образ вырастал из текучести времени в пространстве и, собственно, фиксация данного времени или его отрезка создавала образ. Театр подхватил этот прием, отказавшись от театральности как таковой. Выхваченные из потока жизни безобразия в силу своей тотальной правды действовали и привели к моде на «чернуху» (Л. Петрушевская, Н. Садур, в дальнейшем опыты «новой драмы»). Я же всеми силами обходил «чернуху», ища в натуре чисто комедийный акцент. Перед вами три пьесы, написанные и поставленные в этом ключе.