Пьер Бомарше - Драматические произведения. Мемуары

В моём пятом «Этапе» доказано, что Лебрен, Клавьер и прочие задержали во Франции г-на Лаога , моего представителя (на которого по договору была возложена передача ружей г-ну де Мольду ), чтобы нельзя было покончить с этим делом, если я не уступлю оружия их привилегированному другу; что, разъярённый этими низкими интригами, я подал жалобу в Национальное собрание , которое отдало министру Лебрену приказ в двадцать четыре часа обеспечить мой отъезд, снабдив меня всем, что мне требовалось по договору, чтобы осуществить поставку оружия.

Что это министр дал слово, обязался всё выполнить ; что он заставил меня потерять ещё восемь дней и уехать, так и не получив от него ни денег, ни залога , поверив его лукавым посулам, единственной целью которых было удалить меня из Франции, чтобы погубить окончательно, если я буду упорно отказываться от предложений их покупщика, отправленного ими в Голландию, чтобы возобновить мне предложения через нашего посла, которого я призываю в свидетели.

В моём шестом «Этапе» доказано, что, когда я попросил г-на де Мольда выказать им всё моё презрение к их предложениям, они, уверившись, что ничего не заработают ни на мне, ни на моих ружьях, донесли на меня, обвинили устами Лекуантра в Национальном конвенте; срочно направили в Голландию курьера, первого за всё время пребывания там г-на де Мольда , чтобы арестовать меня; надеясь, что после обвинения в переписке с Людовиком XVI, которое было ими выдвинуто против меня в Париже, я не доберусь туда живым и их мерзкая интрига никогда не обнаружится; и что, наконец, после моей смерти они получат за бесценок от тех, кто переживёт меня, мои ружья, чтобы перепродать их вам по одиннадцать или двенадцать флоринов, как они уже сделали или хотели сделать с отвратительными ружьями с Гамбургских укреплений, которые г-н де Мольд отказался купить по пять флоринов за штуку и которые я также отверг. Допросите г-на де Мольда .

К счастью, некое божество меня спасло! Я смог направить эту оправдательную записку и последовал за ней сам. Я принёс новые жертвы, чтобы выбраться из Лондонской тюрьмы; и хотя я уже месяц не подлежал более изгнанию, тотчас выехал в Париж; я рискнул всем, чтобы быть там, поскольку моя оправдательная записка мне предшествовала; я сказал: «Теперь я уже не рискую быть обесчещенным, я удовлетворён. Если предательство меня погубит, это будет всего лишь несчастным случаем: подлая интрига разоблачена; вот ещё одно преступление, совершённое напрасно ».

О граждане законодатели!Я сдержу данное вам слово. Прочтите этот обзор событий и судите сами, являюсь ли я предателем, мнимым гражданином, грабителем ? Если так, берите без денег моё оружие, я вручаю вам этот разорительный дар.

Если же вы, напротив, считаете, что я дал веские доказательства моих неустанных трудов, направленных к тому, чтобы вы получили это оружие по цене добросовестного негоцианта , если вы убедились в моих высоких гражданских чувствах, если полагаете, что истинные преступники — мои подлые обвинители, тогда окажите мне справедливость, и окажите её, не откладывая. Вот уже год, как я мучаюсь и веду жизнь, достойную сострадания!

Я прошу у вас, граждане, отмены декрета, вырванного обманом. Прошу третьего свидетельства о гражданской благонадёжности: ваши комитеты уже выдали мне два. Прошу передачи в суд дела о выплате мне проторей и убытков, причинённых моими преследователями!

Я не прошу никакого наказания гражданину Лекуантру . После возвращения во Францию я видел достаточно, чтобы убедиться, что лживая сущность и язвительная форма этого доклада не его рук дело. Встретившись со мной, он тотчас понял, что не следует обрисовывать человека, пока его не знаешь; что, позволяя кому-то водить своей рукой, рискуешь исказить облик. Я видел, как невыносимо он страдает от царящего у нас чудовищного беспорядка, от расхищения казны, допущенного нашими министрами, которые распределяли военные подряды, особенно за истекшую зиму. Я прочёл ужасающий доклад, только что написанный и опубликованный им, по вопросу об этих разорительных тратах, способных пожрать республику; и меня теперь гораздо меньше удивляет, что, умело распаляя его патриотизм и обманув чудовищными россказнями, которые он не имел возможности проверить, его легко превратили в доверчивое эхо министерской лжи о деле с ружьями. Любовь к родине ввела его в заблуждение. Он явился, сам того не ведая, орудием мести злодеев, которым не приходило даже в голову, что, выбравшись из их ловушки, ускользнув от смертоносного клинка, я явлюсь, чтобы храбро сорвать с них маску перед вами.