Владимир Буев - За несколько дней до небытия. Монопьеса из времён дщери Петра Великого

Тишина. Елизавета с трудом свешивает ноги с ложа, пытается подняться, но встать у неё не получается, снова тяжело садится (с шумом бухается) на кровать.

Начинают потихоньку чирикать пробудившиеся птицы, раньше их не было слышно. Потом щебетание усиливается. Затем птицы стихают, щебетание становится едва слышным.

Вот птахи мои проснулись.... Птички небесные, вечные странники. Избранники мои… Разбудила я вас, детки мои малые. Ну, почирикайте вместе со мной… разомнитесь немного вместе со своей матушкой-императрицей, днём потом поспите. И я сейчас встану, с вами разомнусь. Ох, кости мои. Ох, косточки!

Опочивальня освещается ярче и теперь видно, что в ней повсюду расставлено множество бронзовых клеток с птицами разных видов: и с лесными российскими, и с экзотическими африканскими (разноцветные попугаи) .

Ох, боюсь, не встать мне самой этой ночью. Помощь нужна. Где Разумовский, мой супруг перед Богом? Где друг Шувалов, моя правая рука? Где все, кто ни попадя? Где все, кто попадя или попало?.. Ну, ладно, посижу пока одна, отдохну от дел праведных. А то бока уже болят лежать. И почему говорят, я взбалмошная? Я танцевала намедни, сама встать смогла, не так, как сейчас, не поддерживал меня никто. Княжна Катька Белосельская, тоже фрейлина моя, молодая совсем, мне бы её возраст, призналась по секрету, когда я её к стенке припёрла и хорошо наградить обещала… Сказывай, говорю ей, как меня мои подданные, мои придворные дамы, мои фрейлины, кличут. Живо, говорю! И под ребро ей палец сую указательный. Она молчала поначалу, как рыба об лёд, хитрила. Изворачивалась и так, и сяк, и этак, и иначе. Я ей: мол, титла у тебя есть, не нужна тебе ещё одна, зато получишь Орден святого апостола Андрея Первозванного и поместье о пятьсот душ… или о пятисот душ… или с пятьюстами душами?.. неважно! Пару тысяч душ в итоге пришлось посулить. И ещё денег тысячу рублёв серебром в придачу, не золотом же её одарять. Я за ценой не постояла. Сторговались. И ведь дам, как пообещала, сдержу своё слово. Я щедрая государыня и всегда слово своё крепко держала, потому и на троне двадцать лет сижу крепко. И задница моя крепка! И кавалеры мои быстры! Кавалерия… Указ выпущу завтра… Призналась-таки Катька. Взбалмошной, отвечает, тебя называют, государыня-матушка. И чего я вдруг взбалмошная? И было-то у меня всего пару-тройку причуд за двадцать лет правления. Ещё пару-тройку – за столько же следующих лет будет. А то и не будет. И это называется взбалмошная? Ну, было ещё один раз, что пудру после бала не получилось у меня со своих волос смыть – некачественная оказалась, французы подсиропили. Ну, покрасила я волосы в чёрный цвет. Правда, совсем не помогло – краска никуда не годилась. Да и рыжеватость моя никуда не делась… Как только они посмели своей государыне такую дрянь подсунуть! Пришлось повелеть, чтобы цирюльник наголо меня обрил. Слава богу, чёрный парик оказался качественным, волосья с него не лезли – на голове сидел крепко. Вот сами посудите (ой, к кому это я обращаюсь, тут же нет никого!): не одной же мне лысой ходить, париком макушку прикрывая! Ну, повелела я всем своим придворным фрейлинам тоже наголо побриться, и что? Что тут такого, я вас спрашиваю?! Дамы волю государыни блюдут – все побрились. Кто сам не побрился, того мой цирюльник обкорнал. Пустяковина сущая! И это называется взбалмошная?! Ну, и что такого, что во время балов мне могло понравиться… или не понравиться какое-то украшение на платье фрейлины! Ну, и что, что я брала ножницы и самолично срезала это украшение с платья нахалки! Пусть не надевает драгоценности краше моих! Пусть не выпендривается и не пытается затмить свою государыню-царицу! Ну, и что, что срезать могла не только с платья и не только драгоценности, но и с головы – розу! И это взбалмошная? Да, я такая, я могу и волосы своими руками отрезать прямо на балу у той, на кого мужчины косятся больше, чем на меня. Смотреть должны только на свою государыню! Разве это взбалмошная? Я никого не заставляю делать мне комплименты, даже не намекаю на это. Но ведь каждый день все только и трындят, какая я красавица, как я прекрасно выгляжу и какие чудесные-прелестные на мне наряды. Больше эпитетов – это не меньше. Кашу маслом не испортишь. И если хвалят, что ж, значит, так тому и быть. Значит, всё истинная правда. В последней инстанции. Значит, так оно и есть… Хотя… хотя последняя инстанция – это всё равно я, великая государыня Всероссийская. Вот если бы один человек хвалил, то можно было бы посомневаться: не лукавит ли, не заискивает, не добивается ли незаслуженно моей ласки и милости? А коль такая орава, если все гурьбой трындят, то какие могут быть сомнения. За правду можно и щедро награждать. Да и не можно, а нужно, не то перестанут говорить правду. Впрочем, я сама о себе знаю, что красавица, но ни одному художнику не позволю малевать меня в профиль, да и неправда, что я курносая… Главное, я хлебосольная, любезная и гостеприимная! И душа у меня добрая-предобрая, как у всякой истинной русской барыни-боярыни! Казней вот в моё правление не было опять же… На том свете мне это зачтётся. Бог всё видит!