Бернард Шоу - Пьесы

Кандида (в странной задумчивости). Да, я иногда чувствую, что я немножко ревную.

Морелл (недоверчиво). К Просси?

Кандида (смеясь). Нет, нет, нет! Не то что ревную, а огорчаюсь за кого-то, кого не любят так, как должны были бы любить.

Морелл. За меня?

Кандида. За тебя! Да ведь ты так избалован любовью и обожанием, что я просто боюсь, как бы это тебе не повредило! Нет, я имела в виду Юджина.

Морелл (ошеломленный). Юджина?

Кандида. Мне кажется несправедливым, что вся любовь отдается тебе, а ему — ничего, хотя он нуждается в ней гораздо больше, чем ты.

Морелла невольно передергивает.

Что с тобой? Я чем-нибудь расстроила тебя?

Морелл (поспешно). Нет, нет. (Глядя на нее тревожно и настойчиво.) Ты знаешь, что я совершенно уверен в тебе, Кандида.

Кандида. Вот хвастунишка! Ты так уверен в своей привлекательности?

Морелл. Кандида, ты удивляешь меня. Я говорю не о своей привлекательности, а о твоей добродетели, о твоей чистоте, — вот на что я полагаюсь.

Кандида. Фу, как у тебя язык поворачивается говорить мне такие гадкие, такие неприятные вещи! Ты действительно поп, Джемс, сущий поп!

Морелл (отворачиваясь от нее, потрясенный). Вот то же самое говорит Юджин.

Кандида (оживляясь, прижимается к нему, положив ему руку на колено). О, Юджин всегда прав. Замечательный мальчик! Я очень привязалась к нему за это время в деревне. Ты знаешь, Джемс, хотя он сам еще ничего не подозревает, но он готов влюбиться в меня без памяти.

Морелл (мрачно). Ах, он не подозревает?

Кандида. Ни чуточки. (Она снимает руку с его колен и, усевшись поудобней, сложив руки на коленях, погружается в задумчивость.) Когда-нибудь он это поймет, когда будет взрослым и опытным — как ты. И он поймет, что я об этом знала. Мне интересно, что он подумает обо мне тогда?

Морелл. Ничего дурного, Кандида; я надеюсь и верю — ничего дурного.

Кандида (с сомнением). Это будет зависеть…

Морелл (совершенно сбитый с толку). Будет зависеть! От чего?

Кандида (глядя на него). Будет зависеть от того, как у него сложится все.

Морелл недоуменно смотрит на нее.

Разве ты не понимаешь? Это будет зависеть от того, как он узнает, что такое любовь. Я имею в виду женщину, которая откроет ему это.

Морелл (в полном замешательстве). Да… нет… я не понимаю, что ты хочешь сказать.

Кандида (поясняя). Если он узнает это от хорошей женщины, тогда все будет хорошо: он простит меня.

Морелл. Простит?

Кандида. Но представь себе, если он узнает это от дурной женщины, как это случается со многими, в особенности с поэтическими натурами, которые воображают, что все женщины ангелы! Что, если он откроет цену любви только после того, как уже растратит ее зря и осквернит себя в своем неведении! Простит ли он меня тогда, как ты думаешь?

Морелл. Простит тебя — за что?

Кандида (разочарованная его непониманием, но все с той же неизменной нежностью). Ты не понимаешь?

Он качает головой; она снова обращается к нему с сердечной доверчивостью.

Я хочу сказать: простит ли он мне, что я не открыла ему этого сама? Что я толкнула его к дурным женщинам во имя моей добродетели — моей чистоты, как ты называешь это? Ах, Джемс, как плохо ты знаешь меня, если способен говорить, что ты полагаешься на мою чистоту и добродетель. С какой радостью я отдала бы и то и другое бедному Юджину — так же, как я отдала бы свою шаль несчастному, продрогшему нищему, — если бы не было чего-то другого, что удерживает меня. Полагайся на то, что я люблю тебя, Джемс, потому что, если это исчезнет, то что мне твои проповеди? Пустые фразы, которыми ты изо дня в день обманываешь себя и других. (Она приподнимается, собираясь встать.)

Морелл. Его слова!

Кандида (останавливаясь). Чьи слова?

Морелл. Юджина.

Кандида (восхищенно). Он всегда прав! Он понимает тебя, понимает меня, он понимает Просси, а ты, Джемс, ты ничего не понимаешь. (Смеется и целует его в утешение.)

Морелл отшатывается, словно его ударили, и вскакивает.

Морелл. Как ты можешь? О Кандида! (В голосе его страдание.) Лучше бы ты проткнула мне сердце раскаленным железом, чем подарить мне такой поцелуй.