Александр Старчаков - Патент 119

Блех.Э, никому наши патенты сейчас не нужны, старина.

Рудольф.Не верю.

Блех.Индустрия воткнулась в горло человечеству, как рыбная кость. Американские пасторы кричат, что в машине засел дьявол. Скоро мы все будем рекламировать ручной труд. Человек или машина — кто кого?

Анни.Я видела снимок с мадемуазель Ротшильд за прялкой. Мадемуазель Ротшильд сообщает, что появится в платье, сотканном ее руками.

Блех.Ну, немножечко перехвачено. Человечество, не рассчитав сил, прыгнуло слишком далеко вперед. Оно не в состоянии переварить всей продукции. Стало быть, немного назад, немного — к ручному труду, немножко прикосновения к матери-природе… (Указывая на стеклянную стену. ) Мы отгородились стеклянной стеной от этих веточек, простертых к небу, от этих птичек, поющих богу…

Рудольф.Бред, бред! Отказываюсь понимать.

Блех.Мой мальчик, — кризис. Неотвратимый, как стихия, непонятный, как начало вещей.

Рудольф.Завод закрыт. Самоубийство… Господин Блех, у меня осталась только проверка воздушного охлаждения. Ночью я закончил последние чертежи. Это будет грандиознейший переворот в сельском хозяйстве…

Блех.И мы сядем с этим мотором, как дураки. Сельское хозяйство сейчас мечтает о плуге, запряженном добрыми старыми волами. Голубчик, мы построили слишком много фабрик и заводов и расплодили пролетариев вдвое больше, чем нужно.

Рудольф.Значит, всех — на улицу, на панель?.. Что же вы предлагаете нашим рабочим? Голод? Что вы предлагаете человечеству? Назад? В пещеры?

Блех.Человечеству я предложил бы: из двух миллиардов голов — один миллиард изъять из обращения. Уверяю вас, будет просторнее.

Анни.Все-таки жестоко так говорить.

Блех.Да, жестоко. Моровая какая-нибудь язва. Чума вместе с хорошенькой войной была бы неглупой штукой. Довольно слащавости! Честно: ровно половину отдаю за одну такую голову, как Рудольф.

Рудольф.Благодарю вас. Позвольте отказаться.

Блех.Мой мальчик, сердце мое ожесточено. Вся моя забота сейчас (указывая на Анни) — спасти ее…

Анни.Спасти вас, Рудольф, ваш гений.

Рудольф.Вы слишком добры, фрейлейн Блех.

Блех.Э, голубчик, зовите ее просто Анни. Я вас понимаю, старина, — вы человек большой совести. И вы, конечно, предпочли бы разделить участь тех, кто завтра поднимет воротник у биржи безработных.

Рудольф.Да, предпочту. Чем мне теперь жить? Зачем?

Блех.Долг, долг, Рудольф. Долг прежде всего.

Рудольф.Кому я должен? Отечеству? Нации? А! Мы заплатили все долги — за тысячу лет вперед. (Берет шляпу.) Итак, господин Блех, я свободен с этой минуты.

Анни.Рудольф, вы должны тем, кто вас любит, кому вы дороги.

Рудольф.Я дорог разве вон той вороне… Оставим это, фрейлейн Анни. (Идет к двери.)

Анни.Рудольф! (Он останавливается.) Не нужно сердиться на меня. Вы плохо поняли, о чем пели струны. Вы стояли у окна в отвратительном настроении, смотрели на ворон…

Рудольф.Мне не хотелось бы шутить в данную минуту, фрейлейн Блех… Постойте, постойте! (Кладет шляпу.) Кофе было приготовлено для меня?

Анни.А вы предпочли разговаривать с воронами.

Рудольф (стучит ногтем в барометр). Здесь немного жарко. Парник, настоящий парник… (К Анни.) Что случилось — не понимаю.

Анни.Зачем всегда такая настороженность? Вы мнительны. Лучше верить.

Рудольф.Чему?

Заглядывает ей в глаза, она опускает голову.

Анни.Нет, лучше верить.

Блех.Дети, вы поворкуете вечерком. Минуты считаны… Рудольф, завтра, быть может, мы с вами окажемся с поднятыми воротниками. И — надолго, невидимому.

Анни (тихо, испуганно, с мольбой). Папа!..

Блех.Кризис продлится еще три года. Три года бедствий!

Анни (рукой закрывая глаза). Воображаю — так гибнет корабль в ревущих волнах…

Блех.О, нет! Наш корабль выдержит бурю. Иначе…

О, чёрт! Иначе я бы не стал бороться. За три года мы организуем железные силы… Рудольф, вы понимаете, — нужно собраться в клубок. Временно я готов продавать спички на улице… но — Анни. Судьба этой девочки переворачивает мне сердце. Мы, как мужчины, должны сделать все, пойти на все, чтобы она спокойно прожила это страшное время. Что?