Владимир Полуботко - Речка за моим окном

Некоторое время спустя в кабинет входит Трюффель − измученный потрёпанный, прихрамывающий. Автор радостно бросается к нему, бережно усаживает на диван, подкладывает под спину подушку.

Автор.Ну, как вы тогда?.. Приземлились благополучно?

Трюффель. Приземлился?! Да я чуть было не приводнился! Я упал возле самой воды!..

Автор. Мефодий Исаевич!

Обмахивает его листами бумаги. Трюффель усаживается поудобнее, поосновательнее.

Это было ужасно! Ужасно!

Трюффель. Вы правы: ужасно. А впрочем, не буду вас томить и расскажу всё по порядку.

Достаёт зеркальце и тщательно исследует повреждения на своём лице. Поплёвывая на платочек, вытирает какие-то пятнышки под глазами и на лбу.

Трюффель. А было так. Вылетая из окна, я подумал: вот она − людская благодарность за всё то плохое, что я сделал для этой планеты! Сколько ни служи тёмным идеалам, сколько ни работай во имя торжества тьмы, а всё равно − благодарности не будет! А пролетая над столиком для игры в домино и над бельевыми верёвками, я подумал ещё и вот о чём: пора смываться. Вселенная бездонна, и нашему брату всегда найдётся место в ней, чтобы понадёжнее да поглубже спрятаться от этого обезумевшего рода человеческого!

Автор. Но, Мефодий Исаевич! Вам и вашим коллегам никак нельзя оставлять Землю! Без вас будет разрушена гармония всей нашей планеты! Её симметрия! И к тому же над вами тяготеет ваше высшее предназначение!

Трюффель. Мой дорогой Владимир Юрьевич! Вам, как другу, я открою одну маленькую тайну: наше высшее предназначение − в том, чтобы выжить! Выжить и ВЫЖАТЬ всё, что только возможно и из всего, что только возможно! ВЫЖИТЬ любою ценою, но по возможности − с наибольшими удобствами. Высшие космические силы очень любят нас, и, любя самих себя, мы тем самым выполняем их священную волю… Но я недорассказал вам о том, как и что было дальше. А дальше − я упал на склон крутого берега, и тут всё завертелось, закружилось и помчалось колесом перед моим потухшим взором… Очнулся я у самой воды. Я лежал на мягких сухих листьях под сенью раскидистой ивы и молодого персика. Неожиданно я увидел, как с обрыва на меня скатился мячик и как несколько девочек-старшеклассниц − должно они из вашего дома − побежали за ним вниз, фактически − прямо ко мне!

Автор. И они помогли вам встать?

Трюффель. И не подумали. Мяч лежал прямо рядом со мною, но они не увидели меня!

Автор. Молодость, чего же вы от неё хотите!..

Трюффель. Да. Но здесь возможно и другое: я для них просто не существую. Как если бы я был соткан из прозрачного воздуха. Обычно юные прелестные создания этого пола с такою лёгкостью спешат ко мне в объятья!.. Я поднялся, стряхнул с себя листья и какие-то сухие веточки, оглянулся окрест меня и подумал: «О времена! О, нравы!.. И однако же в каком красивом уголке Ростова я оказался…»

Автор. В красивом? Да, вы правы. И однако же здесь, на моей-то улице, после каждого дождичка появляется непролазная грязь!..

Трюффель. Грязь − всего этого не видно из окон вашей квартиры. Так она у вас хитро расположена.

Автор (задумчиво) . Словно бы по чьему-то умыслу.

Трюффель. А вот речка с красивыми берегами — и окрестными дачами видна. Главный вокзал слишком близко — это не очень хорошо, но с другой стороны: близость железной дороги — в этом ведь тоже есть какая-то романтика!

Автор. Да я и так всё время любуюсь речкою и любуюсь. Ведь это вы меня сюда поселили, не так ли?

Трюффель. Может быть, может быть…

Автор. Помню ещё в семидесятом году — мне тогда было двадцать лет, и я служил в армии — я оказался на том берегу (показывает рукою в окно) . И вот я иду вон через ту самую рощу (показывает рукою в окно) . Меня, ещё помню, поразили эти старинные дубы, оставшиеся от дореволюционных времён. Вышел к берегу речки, вон на то место, возле вон тех тутовых деревьев, улёгся на травке и смотрю на противоположный берег. А там как раз достраивался большой дом. Смотрю и думаю: везёт же людям! Они будут жить в этом доме и смотреть каждый день из своего окна на эту речку, на эту рощу!.. И как уж так получилось — и сам не знаю, но спустя много лет я живу именно в этом самом доме! После сложнейшего обмена, в котором по сложнейшей схеме участвовало штук двадцать квартир, я вдруг оказался именно здесь.