Жан Расин - Трагедии

Помилуй, государь! До самого Евфрата
Ты, к удивлению смущенного сената,
Расширил власть ее. Безумец лишь корит
Неблагодарностью того, кто так дарит.
Нет, рассчитался ты сверх меры с Вероникой.

Утеха жалкая в печали столь великой!
Открыто сердце мне возлюбленной моей:
Лишь я, один лишь я всегда был нужен ей.
Со дня — счастливый он, тот день, или несчастный? —
Как стали оба мы такой любви подвластны,
Томясь и думая лишь обо мне одном,
Чужая в городе и во дворце моем,
Она проводит в день едва ли час со мною
И кротко ждет меня все время остальное.
И если мне теперь случается порой
Попозже, Паулин, зайти в ее покой.
Она уже в слезах, и с нею я вздыхаю,
И слезы на ее ресницах осушаю.
Все то, что придает любви такую власть:
Упреки нежные, немеркнущую страсть,
Стремленье нравиться, бесхитростность прямую,
Блеск, прелесть, смелость — все всегда в ней нахожу я.
Пять лет я каждый день [139]в покои к ней вхожу
И словно в первый раз на милую гляжу.
Закончим разговор. Признаюсь, друг, тебе я:
Чем больше думаю, тем становлюсь слабее.
О боги, что сказать я должен ей сейчас?
Довольно! Пусть удар скорей падет на нас.
Есть долг, и я пойду стезей его отважно,
А выживу иль нет — не так уж это важно.

Царица жалует, мой господин, к тебе.

Ах, Паулин!

Так что ж? Слабеешь ты в борьбе?
Что решено тобой — должно осуществиться.
Пора!

Да, да, ты прав. Пускай войдет царица.

Надеюсь, ты простишь меня, властитель мой,
За то, что мне пришлось нарушить твой покой.
Но коль дивится двор, какой мне жребий выпал,
Какими ты меня щедротами осыпал,
Могу ли, от всего и всех отчуждена,
В такой счастливый час молчать лишь я одна?
Позволь же мне сказать здесь, перед другом Тита
(Я знаю, от него о нас ничто не скрыто):
Окончен траур твой, и снят любой запрет,
А все-таки тебя со мною рядом нет.
Слыхала я, что мне венец сулишь ты новый,
Но за день от тебя не слышала ни слова.
Иль цезарь думает, что лишь сенату он
Обязан изъяснять, в кого и как влюблен?
Ах, Тит, мой Тит, любви не нужны выраженья,
В которых слышатся лишь страх и уваженье!
Зачем твоя любовь о царствах говорит
И только их — увы! — возлюбленной дарит?
Величья, пышности мне разве больше надо,
Чем слова твоего, чем ласкового взгляда?
Лишь их и только их я алчу всей душой.
Возьми дары назад и больше будь со мной!
Неделя протекла, но ты, как прежде, занят.
Когда ж любовь твоя безмолвствовать устанет?
Хоть слово от тебя, хотя б единый взор!..
Не обо мне ль сейчас вели вы разговор?
Касались ли меня неведомые речи,
Которые прервал ты ради нашей встречи?

Беру в свидетели всевышних и благих:
И день, и ночь царишь ты в помыслах моих.
Пусть разделяют нас дела, заботы, стены,
Но сердце верное не ведает измены.

С какой холодностью клянешься ты сейчас,
Что пламень твой былой доселе не угас!
Зачем в свидетели ты призываешь вышних?
Чтоб убедить меня, не надо клятв излишних,
А для того, чтоб вновь покой обрел мой дух,
И вздоха твоего достаточно, мой друг.

Царица...

Ты, едва начав, теряешь силы
И, как в смущении, отводишь взор унылый.
Неужто ясного не видеть мне лица?
Ужель тебя гнетет доныне смерть отца,
И мрак души твоей смятенной не оставил?

О, если б до сих пор отец мой нами правил,
Как счастлив был бы я!

Стенания твои —
Сыновней, истинной свидетельство любви.
Но должное воздал ты памяти отцовой,
И от тебя твой Рим сегодня ждет иного.
Не смею говорить я о себе самой,
Хоть утешал тебя когда-то голос мой,
Хотя и мне, когда меня жестоко била
Судьба из-за тебя, всегда довольно было
Лишь слова твоего, чтоб слезы осушить.
Ты об отце скорбишь: с ним легче было жить;
Меня же (вспоминать об этом нестерпимо!)
Стремятся разлучить со всем, что мной любимо,
Меня, которая томится и скорбит,
Пробыв с тобой хоть час в разлуке, милый Тит!
Ведь я умру, узнав, что выросла преграда
Меж нами...