Юрий Петухов - Синие дожди

М а к с и м. На басу, балда! А бас — основа всякого звучания!

Г р и ш а. Так возьмешься?

М а к с и м. Укомплектовывай экипаж. И чтоб дисциплина! Ходить так ходить — не волынить!

Г р и ш а. Вот будет программа! Нина Дмитриевна выдаст классику. Народное — как-нибудь сами. И в заключение — оркестр!.. А знаете, какое оформление будет? В кабинете у Артема Кузьмича я видел проект нашего села. Его и дадим в красках — голубых, зеленых, оранжевых! Новые дома, парк, стадион!

Г о л о с а. Ой, когда все это будет?

— Скоро!

— Скоро Улита сказывала, но не скоро…

— При жизни нашего поколения! И это без трепу!

— Еще насидимся на хуторах. Мы-то переехать готовы, да старики упираются. Где, говорят, родились, там и умирать будем.

Г р и ш а. Они потому и упираются, что не знают, каким будет наше новое село! А увидят — и колебнутся! В этом, можно сказать, и будет заключаться агитационное значение концерта!

Н и н а (подозвала к себе Люду) . Итак, мы остановились на «Песне Сольвейг»?

Л ю д а. Получится ли? Я прежде пела только частушки.

Н и н а. Слушай мелодию и запоминай. (Наигрывает.)

Максима окружили парни.

Б о р и с. Мы втроем — он, он и я — скоро будем призываться. Посоветуй, куда проситься, — в какой род войск.

М а к с и м. Ясно — на флот.

Б о р и с. А чем он, к примеру, лучше пехоты или ракетных частей?

М а к с и м. Тем, к примеру, что таких, как ты, туда не берут.

Б о р и с. Почему?

М а к с и м. Осанистость не та. Волной за борт смоет.

Б о р и с. Осанистость… Много мяса — это еще не значит, что сильный.

Н и н а. Теперь попробуй пропеть. Ну, смелее.

Л ю д а. «Зима пройдет, и весна промелькнет…»

Все невольно примолкли и слушают.

Б о р и с. Вовремя ты, морячок, домой прибыл. Ой, вовремя.

М а к с и м. Что такое?

Б о р и с. Работали у нас шефы-монтажники. И был один парень поосанистей тебя. Уж очень он за одной девушкой увивался.

М а к с и м. Мало ли кто за кем увивался.

Б о р и с. В город сманивал.

М а к с и м. Мало ли кто кого сманивал.

Б о р и с. В готовенькую квартирку.

М а к с и м. Подумаешь.

Б о р и с. А вдруг бы и согласилась?

М а к с и м. Меня там, может, тоже сманивали.

Б о р и с. В Хельсинках?

М а к с и м. Ну… зачем мне заграница.

Б о р и с. Где же?

М а к с и м. Мало ли где…

Б о р и с. Ведь врешь!

М а к с и м. Ничего не вру!.. Когда списывался с корабля, то одна дамочка приставала: «Зачем тебе ехать в деревню к комарам и мухам? Оставайся. Дом — вот он, с видом на лазурное море».

Л ю д а (резко обернулась) . Что же ты не остался?

М а к с и м. Да я… я и всерьез-то это не принял.

Л ю д а. Напрасно! Потом пожалеешь!

М а к с и м. Люда… ну чего ты?

Л ю д а. Здесь бы никто не заплакал!

М а к с и м. Да перестань…

Л ю д а. Отчаливай-ка подобру-поздорову!.. Эх ты, штаны — клеш, душа — грош! (Окинула его презрительным взглядом и убегает.)

Н и н а. Зачем вы такое сказали? Бегите и просите прощения! На колени встаньте!

Б о р и с (хохочет, ударяя в литавры) . Представляю — осанистый морской волк на коленях просит прощения!

М а к с и м. У-у, салага недожаренная! Из-за тебя все! (Убегает вслед за Людой.)

Холм. На его склоне, возле тропы, сидят А р т е м К у з ь м и ч и Н а с т а с ь я М и х а й л о в н а. В воздухе по-летнему тепло.

Слышен оркестр, сбивчиво исполняющий вальс.

А р т е м К у з ь м и ч. Куда бы я ни шел по хозяйству, все меня ноги на это место выносят. Помню, когда еще голозадым малышом был, то раз осмелел и вскарабкался. И был поражен, что кроме нашей деревни есть и другие. Что мир велик… А в двадцать втором году, после ранений, после тифа, версты три бежал сюда, в шинелишке, в сбитых сапогах, чтоб скорее увидеть свое село…

Н а с т а с ь я М и х а й л о в н а. Вот и я не смогла привыкнуть там. Измучилась. Тянет и тянет в родные места. Как себя ни отговаривала — не помогает. И решилась! Что, думаю, теперь-то опасаться? Лучшие годы прошли. Ты — не тот, и я — старая баба. Что было, то быльем поросло. Приеду и буду работать.

А р т е м К у з ь м и ч. А по мне, так ты и не изменилась нисколько.

Н а с т а с ь я М и х а й л о в н а. Ну да!

А р т е м К у з ь м и ч. Право.

Н а с т а с ь я М и х а й л о в н а. Сорок пять.

А р т е м К у з ь м и ч. В сорок пять баба ягодка опять.

Н а с т а с ь я М и х а й л о в н а (засмеялась) . А вот на тебя так действительно нет угомону.

А р т е м К у з ь м и ч. Есть, Настя. Есть. Особенно по утрам чувствую. Проснусь — так бы и не вставал. И начинаю разжигать себя мыслями: «Что же ты, трухлявый пенек! В гараж на разнарядку надо идти? Надо! На ферму к дояркам обещался? Обещался!» Встаю и весь день бегаю, присесть уже боюсь.