Игорь Соболев - Моя деревня

А хор в полный голос повторяет песню.

(Перекрывая хор.) За что же?

З а н а в е с.

Всю сцену делят пополам огромные стога соломы, уходящие ровным рядом в степь. Между первым, что на первом плане, стогом и вторым стоит огромный транспортер. Ночь. Крупные звезды на небе. На склоне неба луна. Низко над землей порывистый ветер гонит темные тучи. Вдали горит стерня. Группами расположились л ю д и. Это молодые опалихинцы, одетые в спортивные костюмы, и молодежь колхоза «Отчизна». Тут К а т я, В е р а, Л е в к а, К р у г л а к о в с к и й, Д е м и н, Г р о ш е в, Х в а т о в, Ф е н я; тут же Б о г а т ы р е в, Б у л а т о в. Все говорит о том, что люди очень устали. Негромко, на два голоса, девушки поют:

Группа людей на втором плане перегружает хлеб с саней на землю. На первом плане лежит Л е в к а. Возле него сидит В е р а и тихо гладит его по голове. Левка спит.

Г о л о с а (на втором плане) . Как ни гнали, как ни надрывались, а все одно…

— Что «все одно»? Напрасно, значит, Булатов собрал транспорт и людей из соседних колхозов? Глупости болтаешь! Ведь весь хлеб подтащили к дороге…

— Да что толку-то? Подтащить его сюда из глубинки подтащили, а на элеватор везти не на чем… Не успеют машины обернуться до ливня…

— Вот ведь черт! И кто придумал эти осенние ливни!

Б о г а т ы р е в. Только в панику не надо бросаться… Может быть, что-нибудь придумаем!

Г о л о с а. Да что ты, Митя, придумаешь? Машины нужны! А где их взять?

— Надо на будущий год свое зернохранилище ставить… Или навесы какие…

Люди продолжают пересыпать хлеб, с тревогой поглядывая на небо.

— К рассвету прорвет небо. Это точно говорю. И пропала наша работенка.

— Да народу много собралось, а вот поди же ты…

Слева Богатырев подошел к Грошеву.

Б о г а т ы р е в. Может, разбудить Левку? Сани уже освобождаются.

Г р о ш е в. Мура это! Нельзя ему садиться за руль. Не выдержит. Я уж — сейчас-то ехал — все его по шее лупил, чтоб не спал за рулем! Что ты хочешь — трое суток без сна и без смены.

Б о г а т ы р е в. Ну кто же поведет трактор?! И так уж Иван Романович сам две ездки провел. А там, в глубинке, еще на один рейс хлеба осталось… Может, все-таки разбудишь?

Г р о ш е в. Да не сможет он вести машину!

Л е в к а (поднялся на локте) . Не слушай его, Митя! Поведу машину! Сейчас встану и… Сейчас!

Мимо проходит Круглаковский, несет пиджак.

К р у г л а к о в с к и й. Кто-то пиджак бросил, а в нем бумажник… Растяпа! (Повесил пиджак на столбе на гвоздик и опять ушел к работающим.)

В е р а. Ну зачем ты, Левушка, так надрываешься? Премия, что ли, тебе нужна? Или Булатову слово дал?

Г о л о с. Ты поверху, Круглаковский, лопату веди, поверху! Не рассыпай!

Л е в к а. Нет в тебе мечты, Веруня! Нужно! Понимаешь? Пару дней нам еще от осени осталось, а там ливни, снег пойдет! А в глубинке еще на одну полную ездку хлеба осталось. Триста центнеров. Понимаешь? Лежит под звездами. Живой хлеб.

В е р а. Хлеб живой! Ой и чумной ты у меня!

Л е в к а. Знаешь, как хлеб пахнет? Я вот с ним говорю. Он как живой! Нет, правда! Будто бы понимает меня!.. Да до тебя не дойдет!

В е р а. Дойдет! Пойму, Левушка, пойму. Ты научи!

Г о л о с. Ребята, чья фуфайка? Уберите! Засыплем же!

Л е в к а. Будто хлеб мне говорит: «Ты что же, Левка? Неужто бросишь меня здесь? Я ведь твой! Кровный!» Понимаешь? И если я тот хлеб брошу — уйди от меня, потому что я тогда подлец и самый последний человек, раб, а не хозяин на земле. Вон даже Булатов на трактор сел. Ну, Вера? Погибнуть тому хлебу? Он же самый большой хозяин сейчас надо мной!..

В е р а. Какой ты стал, Левушка… Сильный!

Л е в к а. Ой, глупая… (Притянул к себе.) Дай поцелую!

Целуются. Грошев ведет за руку Феню.

Г р о ш е в (показывая на целующихся) . Вот! Учись! Будь грамотной!

И когда перепуганные Вера с Левкой откинулись друг от друга, Грошев со смехом оттаскивает Феню к стогу. Он начинает ее целовать. Феня отбивается, смеется. Сзади них остановился Круглаковский.

К р у г л а к о в с к и й (про себя) . Какой хам! (Громко.) Виноват! Позвать милицию или народную дружину?