Игорь Соболев - Моя деревня

К а н а х и н А л е к с а н д р Ф е о д о с ь е в и ч — крупный руководитель.

Н и к о л а й А м в р о с и е в и ч — на ранг ниже Канахина.

Р о д и о н о в А л е к с е й П е т р о в и ч — писатель, журналист.

Ч е ч е т к и н С а н С а н ы ч — председатель колхоза «Восход».

В и т ь к а Ж у ч о к — тракторист.

Л а п и н Ф е д о р А р и с т а р х о в и ч — на ранг выше Канахина.

С а в е л и й И л л а р и о н о в и ч (вернее, его голос) — на два ранга выше Канахина.

П а р а ш и н Г а в р и л а Н и к о л а е в и ч — предшественник Канахина.

Т а н я — секретарь Канахина.

Ш у м о в П а л П а л ы ч — председатель колхоза «Залесье».

Т о б о л ь ц е в а Л и д и я М а т в е е в н а — ответственный работник.

Т е т к а В а р я — пенсионерка, бывшая колхозница.

М а ш е н ь к а — колхозница.

С а м о й л о в а З и н а и д а М и х а й л о в н а — парторг колхоза «Восход».

А н д р ю ш а — сын Жучка.

Ф и л я — прораб.

С т р о и т е л и. К о л х о з н и к и.

Действие происходит в наши дни в одном из районов Нечерноземья.

Огромных размеров кабинет. За тремя большими окнами — панорама большого города. На стене висят портреты Гоголя, Некрасова и Белинского. За просторным столом сидит с безразличным видом П а р а ш и н. Смотрит, как рабочие снимают одни портреты и на их место вешают другие — Лермонтова, Пушкина и Толстого. Посмотрел на столик, что стоит рядом с креслом-вертушкой. На столике разных цветов телефоны.

П а р а ш и н. Все не мое теперь. Все чужое. Теперь на острова. В эх-Заречье. К соловьям. Рыбку на костерке коптить.

Входят К а н а х и н и Л а п и н. Рабочие еще возятся с портретами.

Ну, все хозяйство осмотрели? Как просили — так все и переоборудовали для вас. А мне теперь в эх-Заречье. К соловьям. Рыбку коптить.

Л а п и н. Старикам везде у нас почет.

П а р а ш и н. Ну что отворачиваешься, Александр Феодосьевич? Или что не так? Ты уж говори, пока я здесь. А то нынче же тю-тю. На острова. К соловьям. Рыбку коптить.

К а н а х и н. Нет. Отчего же. Все, как сговорились.

Л а п и н (Парашину) . А бюро-то тебя аплодисментами проводило.

П а р а ш и н. Как-никак, а кое-что сделано. Теперь на островок. Соловьи. Рыбка. (И вдруг что-то кольнуло внутри. Он схватился за поясницу.)

Его подхватили рабочие. Он с гримасой боли идет к двери.

Вот и соловьи с рыбками. Сгорел. Пока.

Его уводят.

Л а п и н. Сгорел старик на работе.

К а н а х и н. Но и незавершенки оставил — будь здоров. Дел — конь не валялся.

Л а п и н. Ну, тебе и карты в руки. А смотри, на бюро-то… тебя аплодисментами встретили… Знают… (Посмотрел на портреты.) И в таком окружении… А кстати… Это не твои художества? Видел в книжном новинку: А. Ф. Канахин. «Горизонты Нечерноземья».

К а н а х и н. Опомнились, Федор Аристархыч! Я уже четвертую книгу выпускаю.

Л а п и н. Это хорошо. Но только очень не увлекайся. Для того чтобы писать, нужно… это самое…

К а н а х и н. Знаю! Талант!

Л а п и н. Да при чем тут талант! Я вон сейчас настрочу, не вставая с кресла, три десятка тебе. Время нужно. Время! А у нашего брата со временем всегда швах. И еще Савелий Илларионович не любит это дело. Не приветствует. Раз ты пишешь — значит, тебе заняться нечем. Выходит, что бездельник. Ты видел этих «профессионалов»? Руки в брюки и мотаются по всей стране. «Авторские вечера». Да я таких вечеров могу сотню сразу сработать. В общем, не любит он этого дела.

К а н а х и н. Не может быть, чтобы он ничего не любил. Есть и у него что-то любимое.

Л а п и н. А кто же говорит? Безусловно? И это естественно! «Память сердца»!

К а н а х и н. Шелкоткацкий комбинат?

Л а п и н. Точно. Его детище.

К а н а х и н. Ну как так? А Морозов?

Л а п и н. Да Савушка оставил хозяйство с машинами прошлого века.

К а н а х и н. Но они же до сих пор работают, и продуктивно.

Л а п и н. Увидишь. Савелий Илларионович не напрасно в Голландию-то съездил. Скоро его любимец перейдет на новое оборудование. Ты помни, Александр Феодосьевич! Ты ему в этом деле не перечь, а наоборот. Ведь Савелий Илларионович сюда мальчонкой в подсобники бегал. С тех пор его детище — комбинат.