Леонид Малюгин - Старые друзья

В о л о д я. Тамара! Твой супруг — отгадчик мыслей. Я как раз хотел попросить снять нас.

Л я с к о в с к и й. Наконец-то!

Т а м а р а. Я тебе говорила — захвати с собой «лейку»!

С е н я. Тамара! Без семейных сцен.

Л я с к о в с к и й. Вас я как раз сниму с удовольствием. Я сбегаю за аппаратом. Я здесь рядышком живу. На улице Рубинштейна. (Убегает.)

В о л о д я. Как ты сказала — немного шалавый? Почему немного?

Т а м а р а. Полегче. Это только я могу говорить.

Пауза.

Т о н я. Мама!

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Что, Тоня?

Т о н я. Я — дома?

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Дома.

Т о н я. И все на месте?

С е н я. За исключением законно отсутствующих.

Т о н я. Ребята! Люблю я вас всех.

С е н я. Всех — это меня не устраивает.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Эх, ребята, молодые вы еще.

Т о н я. Значит, все еще глупые?

В о л о д я. Молодые — согласен, глупые — возражаю.

Т о н я. А я все-таки глупая. Выпьем за исполнение желаний!

Пауза.

Т а м а р а. Тоня, ты опять задумалась?!

Пауза.

Т о н я. Шура! Я тебя очень люблю! Четыре года назад ты при всех признался мне в любви. И я отвечаю тебе с небольшим запозданием. (Пауза.) Ребята! Что вы приумолкли? Выше бокалы! Я пью за первую любовь!

Ш у р а. И единственную!

Т о н я. Любовь бывает одна. Все остальное — увлечения.

С е н я. Кто это сказал?

Т о н я. Это сказала я.

Грохот.

Что это?

Т а м а р а. Гроза.

Е л и з а в е т а И в а н о в н а. Вот это действительно гроза!

Т о н я. Побежали на улицу, девочки…

З а н а в е с.

1945

Ч е х о в А н т о н П а в л о в и ч.

А л е к с а н д р П а в л о в и ч — его брат.

М а р и я П а в л о в н а — его сестра.

М и з и н о в а Л и д и я С т а х и е в н а (Лика).

П е ш к о в А л е к с е й М а к с и м о в и ч (Максим Горький).

К н и п п е р О л ь г а Л е о н а р д о в н а.

Часть первая — 1884—1898 годы.

Часть вторая — 1898—1904 годы.

На одной половине сцены М а р и я П а в л о в н а пишет письмо, на другой А л е к с а н д р П а в л о в и ч, он тоже пишет письмо.

А л е к с а н д р П а в л о в и ч. Мадемуазель сестра! Таганрог, казавшийся нам когда-то громадным, оказался микроскопической улиткой. Каждую пятницу приходит пароход, и мы досматриваем багаж пассажиров. Досматриваем ретиво, я удивляюсь, как нас не бьют по мордам. Публике, именуемой родителями, и Антону передай, что я скоро стану папенькой в третий раз. Жду на рождестве и уже приготовил себе веревочку, чтобы повеситься.

М а р и я П а в л о в н а. Мы живем весело. Антон много пишет. Медицина его идет крещендо.

Появляется Ч е х о в, подходит к Марии Павловне и дает ей книгу.

Ч е х о в. Таможенный брат мой! Хоть ты и пьяница, а без тебя скучно. Я собираюсь к тебе, в Таганрог.

А л е к с а н д р П а в л о в и ч. Если тебе дороги твои бока, не советую приезжать сюда. О тебе говорят так: низко и недобросовестно со стороны Антона Павловича черпать материалы для своих карикатур из домов, где его принимали, как родного. Водка здесь — пакость.

М а р и я П а в л о в н а (читает надпись на книге) . «Другу и приятелю Марии Павловне Чеховой от собственного ее братца — автора Чехонте».

Ч е х о в. Я выпустил книгу. Советовали мне нарещи ее не псевдонимом «Чехонте», а фамилией. Подумав, я предпочел псевдоним. Фамилию я отдал медицине, с ней я не расстанусь до гробовой доски. С литературой же мне рано или поздно придется расстаться. Мы живем помаленьку. Я безденежен. Читаем, пишем, шляемся по вечерам, пьем слегка водку, слушаем музыку и песнопения. Маша уже возросла и играет роль. Ей целуют руку те, коим молятся в Таганроге. Она на курсах, засела за науку. Переживает борьбу, и какую серьезную. Она ничем не хуже любой тургеневской героини.

Мария Павловна, смутившись, уходит. Чехов продолжает, оглянувшись, как бы желая убедиться, что Мария Павловна его не слышит.

О книге моей говорили газеты и журналы. Самую ядовитую ругань написал Скабичевский. (Берет журнал.) «Книга Чехова, как ни весело ее читать, представляет собой печальное и трагическое зрелище самоубийства молодого таланта, который изводит себя медленной смертью газетного царства. Его ожидает общая участь газетчиков — он обращается в выжатый лимон, ему придется в полном забвении умирать где-нибудь под забором».