Иван Кычаков - Гонцы весны

У л ь я н о в. Появление этой листовки как раз и доказывает мою непричастность к делу.

К и ч и н. Почему же это?

У л ь я н о в. Я — в тюрьме. В камере я не мог отпечатать листовку. Относительно своей заграничной поездки объясняю: я ездил на лечение после воспаления легких. Причем я воспользовался возможностью заняться в Париже и Берлине по предметам моей специальности. Занимался в Берлинской королевской библиотеке. Ни в какие сношения с эмигрантами я не вступал.

К и ч и н. Если не вступали, то к чему эта телеграмма?

У л ь я н о в. Впервые слышу.

К и ч и н. Взгляните. Перехвачена неделю назад.

У л ь я н о в (читает молча) . Разрешите перевести? «Ульянову. Товар высылаем. Счета все оплачены. Срочно высылайте новые заказы». Подписи нет. (Пожал плечами.) Телеграмма послана не мне.

К и ч и н. Но ведь вы и есть Ульянов!

У л ь я н о в. В столице, я полагаю, Ульяновых сотни. Судя по содержанию, телеграмма адресована какому-нибудь торговцу. А я, как вам известно, никакой торговли не вел, не веду и не собираюсь вести.

К и ч и н. Но у нас есть, слышите, есть сведения о том, что вы встречались с Плехановым!

У л ь я н о в. Так как мне не сообщено, каковы эти сведения и какого рода могли быть эти сношения, то я считаю нужным объяснить, что эмигрант Плеханов, как я слышал, проживает вблизи Женевы, а я ни в Женеве, ни вблизи ее не бывал и, следовательно, не мог иметь с ним никаких сношений.

К и ч и н. Но свидетельским показаниям вы верите?

У л ь я н о в. Укажите мне лиц, показывающих против меня! Не можете указать? Тогда и я не могу дать объяснений по существу вследствие того, что мне не указаны показывающие против меня лица.

К и ч и н (после паузы) . Я начинаю проникаться к вам, как бы сказать, уважением, что ли…

У л ь я н о в. Приятно слышать.

К и ч и н. Я прочел книгу. (Листает книгу.) Второе, подпольное издание. Узнаете?

Ульянов молчит.

Как вы расхлестали господ народников! (Смеется.) А Михайловского! (Читает.) «…как только наш субъективный философ попробовал перейти от фраз к конкретным фактическим указаниям, — так и сел в лужу. (Смеется.) И он прекрасно, по-видимому, чувствует себя в этой, не особенно чистой, позиции: сидит себе, охорашивается и брызжет кругом грязью».

У л ь я н о в. В такой позиции часто оказывается не один Михайловский.

К и ч и н. Что?

У л ь я н о в. Об указанной мне книге ничего фактического сообщить не могу, так как о существовании оной узнал здесь, на допросе.

К и ч и н. Ульянов, видит бог, я делал все, чтобы добиться у вас чистосердечного признания. Вы же были глухи к моим стараниям. И теперь… теперь я умываю руки. Допрос прекращаю, И хотя вы не сознаетесь ни в чем, вы изобличены. И от этого приговор будет более суровым. Я предупреждал.

У л ь я н о в. Когда состоится суд?

К и ч и н. Не торопитесь. Каторгу вы получить успеете, молодой человек.

У л ь я н о в. Мы требуем ускорить разбирательство дела.

К и ч и н. Вот как вы заговорили! Требуете. А кто это — мы?

У л ь я н о в. Все привлеченные по данному делу и их родственники. Вы не можете не знать, что нескончаемо долгое сидение в одиночных камерах губительно сказывается на здоровье. Петр Запорожец заболел тяжелым нервным расстройством. У Анатолия Ванеева обострилась чахотка…

К и ч и н. Сейчас вы арестованный, а не присяжный поверенный!

У л ь я н о в. У многих арестованных начались желудочные и язвенные болезни.

К и ч и н. Вы — юрист, а задаете такие нелепые вопросы. Неужели вам не известно, что на основании показаний арестованных, агентурных сведений, документов, взятых при обыске, заключений экспертизы министру юстиции будет направлен доклад за подписью вице-директора департамента полиции!

У л ь я н о в. Значит, дознание производится административным порядком?

К и ч и н. А уж министр юстиции на основании этого доклада составит на имя его императорского величества всеподданнейший доклад об обстоятельствах вашего дела. И тогда последует приговор в окончательной форме.

З а т е м н е н и е.

Камера № 193.

У л ь я н о в, лежа на кровати, хохочет.

У л ь я н о в. Ми… ми… Михайловский! «Сидит себе, охорашивается и брызжет кругом грязью». Н-нет, господин Кичин, это вы, вы сидите сейчас в луже! Да-а, эксперимент, кажется, удался. Что ж, дело близится к концу. Теперь остается слушать, как скрипит царская бюрократическая машина… Финита ля комедия… А потом — каторга? Ну уж дудки! Присобачить нам каторгу у вас, господин Кичин, еще нос не дорос, да-с! Три, от силы пять лет ссылки… Что ж, неплохо. Могло быть хуже. В итоге: ни одного геройского подвига, зато тесная связь с рабочими. А это важнее всяческих подвигов. А в ссылке работать! Закончить книгу. Глубже изучить английское рабочее движение. Подковаться по философии. Написать несколько экономических статей. А впереди — партия! И тогда этой стене не устоять. (Запевает «Нелюдимо наше море».)