Николай Эрдман - Самоубийца

Мария Лукьяновна. Неужели же тридцать пять тысяч подпи­сывало?

Егорушка. Нет, подписывал я один.

Серафима Ильинична. Так зачем же вы тридцать пять ты­сяч курьеров подписываете?

Егорушка. Это мой псевдоним, Серафима Ильинична.

Серафима Ильинична. Вы совсем очумели, Егор Тимо­феевич. Как вам только не совестно. Ни с того ни с сего че­ловека подводите.

В комнату вбегают Александр Петрович и Маргари­та Ивановна.

Александр Петрович. Что, супруг ваш, Мария Лукьяновна, здесь?

Мария Лукьяновна. Как вы кстати. Скорее, товарищ Кала­бушкин. Вот Егор. Потолкуйте вы с ним, пожалуйста.

Александр Петрович. Да. В чем дело, Егор Тимофеевич?

Егорушка. Дело? Дело вот в чем, товарищ Калабушкин. «И си­дит в ресторане, как наглый самец». Запятая, по-вашему, где полагается?

Александр Петрович. Перед как.

Егорушка. Перед как. Ну, мерси вам. Бегу в редакцию. (Убе­гает.)

Мария Лукьяновна, Серафима Ильинична, Алек­сандр Петрович, Маргарита Ивановна.

Мария Лукьяновна. Что вы сделали? Что вы сделали? Вы сейчас человеку неграмотность ликвидировали. А на что? На свою, Александр Петрович, голову. Разве вы, Алек­сандр Петрович, не знаете, кто такой этот наглый сидящий самец?

Александр Петрович. Нет. А кто?

Мария Лукьяновна. Вы, и больше никто иное.

Александр Петрович. Я?

Маргарита Ивановна. Пожалуйста, не прикидывайся. Созна­вайся, с какою ты шлюхой сидел.

Александр Петрович. Да, наверно, с тобой, Маргарита Ива­новна.

Серафима Ильинична. С вами, с вами.

Мария Лукьяновна. Так в точности там и написано. И про вас, и про тир, Маргарита Ивановна.

Александр Петрович. Догоните его. Возвратите его. И ска­жите, что тир непременно откроется. Ну, бегите, бегите, а то не догоните!

Мария Лукьяновна и Серафима Ильинична убе­гают.

Александр Петрович, Маргарита Ивановна.

Александр Петрович. Что ты сделаешь?

Маргарита Ивановна. Все устроится, не тужи. Я в обиду тебя не дам. Ну, пойдем, побеседуем о покойнице.

Уходят в комнату Калабушкина.

Входит Никифор Арсентьевич Пугачев, мясник.

Пугачев. Вот так раз – никого.

Входит Виктор Викторович, писатель.

Виктор Викторович. Гражданин Подсекальников – это вы?

Пугачев. Нет, я сам его жду.

Виктор Викторович. Вот что. Так-с.

Входит отец Елпидий, священник.

Отец Елпидий. Виноват, Подсекальников – это вы?

Виктор Викторович. Нет, не я.

Отец Елпидий. Значит, вы?

Пугачев. Тоже нет.

Входит Аристарх Доминикович Гранд-Скубик.

Отец Елпидий. Вот, наверное, он. Подсекальников – это вы?

Аристарх Доминикович. Что вы, нет.

Александр Петрович выходит из своей комнаты. Все бро­саются к нему.

Аристарх Доминикович. Александр Петрович!

Пугачев. Товарищ Калабушкин!

В комнату вихрем влетает Раиса Филипповна.

Раиса Филипповна. Вот вы где мне попались, товарищ Калабушкин. Отдавайте сейчас же пятнадцать рублей.

Александр Петрович. Вы зачем же при людях, Раиса Филип­повна?

Раиса Филипповна. А зачем же вы шахеры-махеры делаете? Вы меня обманули, товарищ Калабушкин. Вы надули меня со своим Подсекальниковым. Для чего я дала вам пятнадцать рублей? Чтобы он из-за этой паскуды застреливался? Вы мне что обещали, товарищ Калабушкин? Вы его для меня обеща­ли использовать, а его Клеопатра Максимовна пользует.

Виктор Викторович. Виноват! Как такое – Клеопатра Максимовна? Вы же мне обещали, товарищ Калабушкин.

Отец Елпидий. Вы ему обещали, товарищ Калабушкин? А за что же я деньги тогда заплатил?

Александр Петрович. А скажите, за что вы, товарищи, пла­тите, если вы покупаете лотерейный билет? За судьбу. За уча­стие в риске, товарищи. Так и здесь, в данном случае с Подсе­кальниковым. Незабвенный покойник пока еще жив, а пред­смертных записок большое количество. Кроме вас заплатило немало желающих. Например, вот такие записки составлены. «Умираю, как жертва национальности, затравили жиды». «Жить не в силах по подлости фининспектора». «В смерти прошу никого не винить, кроме нашей любимой советской влас­ти». И так далее, и так далее. Все записочки будут ему предло­жены, а какую из них он, товарищи, выберет – я сказать не могу.