Константин Симонов: Чужая тень

Лена.Нет, я здесь, в институте. Меня ведь только война на время сделала практикующим врачом.

Ольга Александровна(взглянув на часы). Увы, мне пора в лабораторию. (Окуневу.) Может быть, пообедаем у нас дома?

Окунев.Спасибо большое, но уезжаю сегодня с семичасовым. Дела! Пять должностей! Целых. Не считая половинок.

Ольга Александровна.По какой же из пяти вы пожаловали к нам?

Окунев.На этот раз по службе в ученом совете. То есть по службе-то, собственно, только в университете, а к вам, честно говоря, просто из любопытства, ну, и, конечно, из-за желания повидать вас обоих, Сергей Александрович свидетель: вчера я рвался увидеть вас!

Ольга Александровна.Я работала в боксе с прививкой особо опасных инфекций. Если бы вас пустили ко мне туда, вам пришлось бы десять дней не выезжать из города, что вас едва ли бы устроило.

Окунев.Да, да, вспоминаю эти правила. Их, помнится, ввели после одного печального происшествия.

Трубников.Совершенно верно. Тогда раз и навсегда решили, что в случае заражения кого-нибудь из нас – круг опасности должен быть замкнут в одном городе.

Окунев.И у вас, бедняг, после каждого лабораторного опыта десять дней, утром и вечером, градусник подмышкой и ни шагу из города? Надоедает?

Трубников.Иногда. Особенно когда москвичи забывают об особенностях нашей работы и присылают тебе вызов на какой-нибудь съезд или конференцию за два дня до начала. А ты только что «оскоромился» своими микробами и не можешь выехать раньше чем через неделю.

Ольга Александровна.Ну, я все-таки двинулась, а то Марья Трофимовна будет распекать меня за опоздание.

Окунев.Кто это Марья Трофимовна?

Ольга Александровна.Моя лаборантка.

Окунев.Строгая?

Ольга Александровна.Очень. Уже девятнадцать лет держит меня в страхе Божием. До свидания.

Окунев.Всего доброго.

Ольга Александровнаи Ленавыходят. Трубников жестом приглашает Окунева занять одно из мягких кресел у стола и сам опускается в другое. Оба с минуту молчат.

Ну что ж, теперь о главном?

Трубников.Давайте о главном.

Окунев.Письма американцев, что я вам дал вчера, прочли?

Трубников.Прочел – и, не скрою от вас, удивлен и огорчен.

Окунев.Прежде чем говорить об их мнениях, я вам скажу свое: даже та небольшая часть работы, которую я видел, поразительна.

Трубников.Я показал бы вам абсолютно все, если бы не этот сумасшедший Иванов…

Окунев(прерывая его). Неужели вы еще способны сердиться на нашего милейшего Федора Федоровича? Он был абсолютно таким же двадцать лет назад. Он и тогда таскал свои пробирки в жилетных карманах, чтобы – не дай Бог – кто-нибудь не заглянул в них.

Трубников.Все равно, если бы вы сами не воспротивились…

Окунев.Ну конечно же, я воспротивился. Зачем мне это, когда я и так вижу, что ваши дела идут превосходно! Ну-с, а теперь об американцах. Письма, я вижу, вас расстроили. Что ж они пишут?

Трубников.Собственно, пишет Мюррей. Лансгарт только добавляет, что он вполне согласен с Мюрреем.

Окунев.А что пишет Мюррей?

Трубников.Он пишет, что они в восторге от моей рукописи, которую вы им привезли, и все четыре месяца, что вы там были, они, используя свои лучшие в мире лаборатории, пытались практически пойти по тому принципиальному пути, который я наметил в своей книге. Он пишет, что вначале этот путь не вызывал у них ни малейших сомнений и, работая у себя в идеальных условиях, они были убеждены, что я сделал величайшее открытие и что не только он, Мюррей, но и великий старик Гарли, «грэт олд Гарли», – так он выражается, – готовы были признать мой полный приоритет, но…

Окунев.«Идеальные условия», «лучшие в мире лаборатории», «великий старик» – весь классический набор американского хвастовства!

Трубников.Почему «хвастовства»? Гарли действительно велик – этого у него не отнимешь, а лаборатории, судя по тому, что они сами о них пишут, действительно лучшие в мире. Но дело не в этом, а в том, что дальше Мюррей вкратце излагает, как они шли по моему пути. И вот здесь начинается самое удивительное.

Окунев.А что именно удивительно?

Трубников.Удивительно то, что они пошли не только по нелепому пути, но и по пути, никак не вытекающему из принципиальных выводов моей книги. То есть никак не вытекающему!