Владилен Елеонский: Kleliae manuscriptum. Исповедь дочери патриция

Девять лет длилась осада, однако удача была на стороне Ларса. Рим никак не мог собрать необходимые силы для решительного штурма, а фалиски и капенцы, – союзники вейентов, – постоянно творили опустошительные набеги на римские земли.

Вейенты жили практически прежней жизнью. Никто из римлян точно не знал, где таится разгадка столь успешного противостояния.

Послы, отправленные к Дельфийскому оракулу, привезли римскому сенату следующий ответ: «Вода Альбанского озера хранит Вейи». Такое послание можно было толковать по-разному, чем римские сенаторы, собственно говоря, долгое время занимались, до хрипоты споря в курии под разъярённый рёв рассерженной толпы на Форуме.

Неожиданно произошло событие, сдвинувшее, наконец, всё с мёртвой точки. Если верить рукописи, именно Клелия, пройдя суровые испытания, узнала тайну Вейев. Затем каким-то чудом она смогла вернуться в Рим и сумела убедить римский сенат в том, что секрет, в самом деле, раскрыт, а убедить сенат было совсем непросто, если учесть, что даже зрелые мужи не всегда могли отстоять свою правду перед лицом чрезвычайно недоверчивых и подозрительных старцев.

Спор, как всегда, был долгим, однако, о, чудо, в итоге сенаторы всё-таки пришли к единому мнению, отдали необходимые распоряжения и, как видно, не пожалели. Город Вейи вскоре был взят усилиями талантливого полководца Марка Фурия Камилла, которого сенаторы как раз к этому моменту удачно назначили диктатором на шесть месяцев.

Завистники есть сейчас, будут, наверное, в будущем, были они и две тысячи четыреста двенадцать лет назад. С подачи неких влиятельных граждан римский сенат вдруг вместо благодарности обвинил Клелию в распутстве.

Следствие затянулось. Оно постепенно угасало, затем вдруг возобновлялось с новой силой, однако, в конце концов, унизительное обвинение, кажется, не подтвердилось.

Клелия счастливо вышла замуж за юношу-патриция, которого давно и искренне любила, однако Великий понтифик, – так называлась должность верховного римского жреца, – посоветовал ей составить рукописную исповедь в целях снятия всех недоразумений и окончательного прощения. Как следует из текста, Великий понтифик обещал сжечь рукопись после ознакомления с ней и проведения очистительного таинства.

Замечательная римлянка, удовлетворяя пожелание Великого понтифика, составила подробнейший манускрипт и назвала его «Confessio filiae patricii», что в переводе с латинского языка означает «Исповедь дочери патриция».

Однако, коль древний текст дошёл до нас, верховный жрец по каким-то причинам не выполнил обещание и не сжёг его, скорее всего, в связи с внезапно последовавшим нашествием галлов в триста девяностом году до н. э., которые, как известно, разрушили Рим до основания, не сумев добраться лишь до Капитолийского холма.

Возможно также, что Великий понтифик запрятал рукопись глубоко в архив, посчитав, что она имеет значение не только исповеди, но вполне может послужить в качестве великолепного настольного пособия по истории взятия Вейев.

Я перевёл манускрипт с латинского языка на русский, стараясь сохранить и по возможности восстановить смысл, поскольку во многих местах пергамент безнадёжно испорчен временем и сыростью.

Теперь я предлагаю уникальную рукопись вниманию заинтересованных читателей. Значком […] обозначены места древнего манускрипта, в которых мне, к сожалению, не удалось распознать текст, значит, он всё ещё ждёт своих исследователей. Особенно сильно пострадала начальная часть рукописи и её середина, поэтому неслучайно общую канву событий я по мере сил отразил в предисловии.

[…] прошло пять лет, и кому снова взбрело в голову […] никак не ожидала, что надуманные обвинения в распутстве будут вновь выдвинуты в отношении меня.

[…] однако Великий понтифик сказал, что игнорировать нельзя, необходимо ещё раз провести очистительные процедуры, чтобы снять все недоразумения и выбить, наконец, почву из-под ног тех, кто продолжает спекулировать на моей истории, наживая дивиденды […] а совесть – пустой звук.

[…] этого недостаточно. Для душевного спасения требуется не устная, а рукописная исповедь […] после очистительного обряда манускрипт будет сожжён.