Бьернстьерне Бьернсон - Пьесы

(Убегает.)

Ханс.Но, Карен! Ты же должна выслушать меня! Как же ты так?!

(Останавливается.)

Комната в доме генерал-директора.

Со всех сторон доносится шум — громкие голоса, шаги, звон посуды. Мужской разговор прерывается звуками фортепиано и веселой песней сопровождаемой смехом и аплодисментами.

Карен(входит, за ней служанка несет поднос с угощением для дам). Ставь сюда. Вот так. А теперь пойди к Фредерику и скажи ему, что мужчинам накрыто в саду.

(Входит Ханс во фраке, со шляпой в руке.)

(Не сразу замечает его).

Извините, господин Кампе, эта комната для дам. Мужские разговоры для нас утомительны.

Ханс.Мне надо сказать вам два слова.

Карен.Вы ведь знаете, что я не хочу их слышать.

Ханс.Заверяю вас, здесь нет ничего такого, что вы не могли бы выслушать.

Карен.Я не верю вам! То, что вы и ваш отец сегодня здесь… это… такая… такая дерзость, что я не знаю что и думать.

Ханс.Я пришел сюда только для того, чтобы поговорить с вами, а отец счел нужным прийти, раз его пригласили. Так можно ли мне поговорить с вами?

Карен.Вы можете говорить, но я не могу слушать… Гости в саду…

Ханс.Я вас пугаю своим встревоженным видом. Я пережил тяжелое время с тех пор, как мы в последний раз говорили.

Карен.Вы?

Ханс.Не удивительно, что вы меня не понимаете. Я сам себя не понимал. Да, да, — взгляните на меня! Я не подумавши говорил с вами в тот раз, я неверно ответил, ввел вас в заблуждение, а теперь я хотел бы скорее поправить дело! Вы разрешите?

Карен.Ну, если вы не…

Ханс.Не беспокойтесь! Я сказал, что если бы это был не ваш, а мой собственный отец, то я бы не напал на него публично.

Карен.Да?

Ханс.А теперь я все обдумал, я и с отцом говорил, и мы вполне единодушны. Если бы он ошибся по службе, и его ошибка повлекла бы ущерб для общества — миллионные потери для страны, например, — и никто бы не мог или не хотел выступить против него, то моим долгом, непременным долгом было бы разоблачить его. Так я теперь думаю.

Карен.Что вы говорите?

Ханс.Я говорю как есть — это был бы мой непременный долг.

Карен.Ужасно! Вы могли бы публично напасть на родного отца!

Ханс.Поймите меня правильно! Это был бы мой долг, но я бы не смог сделать этого! Нет, — не будь моя книга уже написана до возвращения домой, не будь она издана до моего разговора с вами, — я не стал бы ни издавать, ни даже писать ее.

Карен.Вот видите!

Ханс.Ибо только сейчас открыл я, что и у меня столь же сильные страсти, как и у моего отца, и что я столь же подвержен искушениям. Они только ждали, чтобы их вызвали к жизни. Я пал бы так же низко, как отец, когда он попытался говорить правду. Но я стал бы ещё гораздо несчастнее, чем был он.

Карен.Но, Ханс!

Ханс.Да, я это почувствовал! Моя книга — плод многолетних размышлений. Написать ее — значило приступить к свершению дела всей моей жизни. Если бы я отступил сейчас, я отступился бы от всего. Ибо здесь — мои способности, мои знания, все, к чему я предназначен и за что я в ответе. Я никогда бы уже не поднялся.

Карен.Этого я не знала.

Ханс.Я сам не знал этого! Но еще меньше знал я о… Мы вместе выросли…

Карен.Не надо, Ханс!

Ханс.Дай мне сказать все! Ты была для меня такой привычной, что о многом я и не думал. Но в тот раз, когда ты убежала от меня!.. и сразу же после — когда я понял, как ты меня любишь…

Карен.Не надо, Ханс!

Xанс.Когда такое поймешь, можно забыть все, что угодно! Я мог бы сжечь свою книгу!

Карен.Ты мог бы?

Ханс.Я мог бы… Мне стыдно признаться… Я мог бы пасть так же низко, как мой отец, еще ниже! Неужели ты хотела бы этого?!

Карен.Нет, нет!

Xанс.Ты мне веришь, Карен! Карен. Да.

Ханс.Потому что, если бы ты мне не поверила… Ты должна поверить, что я не был по отношению к тебе предателем, я просто еще не знал тогда, что ты для меня значишь. Поверь, если б я знал это, я мог бы ради тебя…

Карен.Ни слова больше, Ханс!

Ханс.Я должен открыть тебе все. Ты должна увидеть, как я жалок, увидеть самое худшее во мне. Ты могла бы заставить меня трусливо умолкнуть, могла лишить меня самоуважения — это наследственное!