Ю. Лугин - Мое облако – справа. Киноповести

– А чем Горел лучше нас? – возмущается Вован. – На одном скоке спалились – всем и отвечать!

– Еще один глуздырь!

– А чё, в натуре? – кипишится Чимба. – Такой же тунеядец! Ай-я-яй, как не стыдно! Такой большой мальчик, а стекла в хлеборезке разбил!

Титаренков, как пятилетний ребенок, еще ниже опускает голову.

– Я больше не буду.

– Я сказал: Горел со мной пойдет, – повышает голос Иваныч. – У меня для него отдельное задание.

– Василий Петрович сказал здесь работать, – упрямится Горел-Титаренков. Для него слова директора Тулайкина все-таки авторитетнее слов явно расположенного к нему завхоза.

– Ладно, – подумав, говорит Иваныч и командует «глуздырям»: – Спички из карманов! Сами и по-быстрому, пока шмон не устроил!

Вован нехотя отдает Иванычу коробок спичек, а Чимба демонстративно выворачивает пустые карманы.

– И предупреждаю: если с парнем что – ответите!

– Мы малохольных не трогаем, – бессовестно врет Чимба.

– Больных обижать непринято, а он у нас на всю голову больной – и снутри, и снаружи, – паясничает Вован.

– У него, между прочим, голова рукам не помеха. В отличие от некоторых. Прав Петрович: пороть вас надо! Государство кормит, одевает…

– Еще один отец выискался! – говорит Вован.

– А мы и учимся, между прочим! И сейчас учиться должны. А что плохо учимся, так это по способностям. Мамка, чай, не наругает! – говорит Чимба.

– Разгалделись… – Иваныч поднимает с пола и ставит на верстак тяжелый плотницкий ящик. – Короче так, шпана детдомовская! До начала уроков полтора часа. В ящике гвозди гнутые – полдня из поваленного забора у конторы в Орулихе выдирал. Втроем быстро управитесь. Молотки на верстаке. Через час прихожу и удивляюсь: все гвоздики ровненькие, чистенькие…

Чимба демонстративно засовывает руки в карманы.

– А если нет, то чё? Чё ты нам сделаешь?

– Забуду, что вы тут под замком сидите, и спать пойду. После обеда Петрович сам вас выпустит. Если повезет, на кухне еда останется.

– Гад ты, Иваныч!

– Нет, пацаны, – вздыхает Иваныч. – Ругать вас некому, а чтобы людьми выросли…

– Мамы нет. Не наругает, – говорит Горел и, приходя в непонятное возбуждение, начинает метаться по кондейке.

– Во сорвался как наскипидаренный! Мамку ищет! – хохочет Вован и получает очередной подзатыльник. На этот раз от Иваныча.

– Ты чего потерял, Николай?

– Окно!

– Окно как окно.

– Закрыть! А то… – не находя слов, Горел взмахивает руками и изображает губами громкий шипящий звук.

– Если закрыть, придется огонь зажигать, керосин тратить.

Титаренков-Горел резко останавливается.

– Не надо огонь, Иваныч. Не надо окно закрывать, – глухо говорит он, берет молоток, становится у верстака и начинает выпрямлять гвозди.

– А вы чего стоите? – обращается Иваныч к Чимбе и Вовану. – Вперед, стахановцы! Вехоткин за бригадира.

– А чё сразу я? Горел старше – с него и спрос!

– Со всех спрошу!

Иваныч поднимается по лестнице.

– Иваныч, а Иваныч? – окликает его Чимба.

– Ну?

– Ты сына своего часто порол?

– Да не то чтобы очень. Он у меня смышленый был, но приходилось. Помню, привела его раз соседка – он с ребятами у нее крыжовник тырил, вот тогда…

Чимба перебивает:

– Может, поэтому и был ?

Иваныч вздрагивает.

– Может, и поэтому, – говорит он хриплым, словно бы в приступе астматического удушья голосом. – Я своего Сашку правильным мужиком вырастил. Может, поэтому и погиб. Смертью храбрых.

Иваныч уходит, и слышно, как он возится с ключами с той стороны двери.

– Зря ты так, Чимба, – упрекает Вован приятеля.

– А чё они «отец», «отец», «пороть некому»! И Василий Петрович, и Иваныч. А меня папка никогда не бил! На велосипеде кататься учил, мороженое покупал! – Чимба, шмыгнув носом, отворачивается и начинает раздраженно шариться по полкам.

Короткая пауза.

– Понял, да, урод? – кричит на Горела Вован. – Иваныч с нас спросит, если ты с гвоздями вовремя не управишься!

– Я управлюсь, – отвечает Горел, не отрываясь от работы.

– Ага, давай-давай! По-стахановски, как Иваныч велел. Из-за тебя, урода, погорели! Иваныч бы ни за что…

– Я горел. Вы нет.

– Слабо было насвистеть, что мы не при делах? Так, мол, и так, в хлеборезку залез по своей дури, а пацаны меня отговаривали, не пускали!

– Он не про хлеборезку. Он про морду свою паленую, – не оборачиваясь, поясняет Чимба,

– В хлеборезке пожара не было, – Горел, не выпуская молотка из рук, пристально смотрит на Вована. – Ты сам про пожар насвистел. Я вспомнил.