Елена Королевская - Две капли голубой крови. Я ничего не должна тебе, мама

– Надо же, такая хорошенькая девочка, прямо как Аленка на шоколадке!

Помните знаменитую в советское время шоколадку «Аленка» московской фабрики «Красный Октябрь» с милой девчушкой на картинке? Благодаря этому сходству я и стала называться Аленкой с шоколадки, что сулило мне, в глазах маминых соседок, счастливую и сладкую жизнь.

Но в жизни меня назвали Лена, а не Алена. Просто потому, что это было первой ошибкой моей мамы в выборе, который она делала за меня… и для меня. Она не настояла, и в ЗАГСе меня записали Еленой, считая, что Алена и Елена это одно и то же имя. И началась моя жизнь с третьим по счету от рождения именем – Елена. Сказочное число, не правда ли?

Жить мне предстояло в трехкомнатной малогабаритной квартире, в которой, помимо меня, уже жили: мама, папа, папина сестра, бабушка и дедушка, их собака, а потом к нам присоединилась и моя младшая сестра. В этой квартире постоянно кто-то ссорился, вернее, мама с кем-то, а именно: мама с бабушкой, мама с тетей, мама с папой и бабушкой… И очень быстро моя семья сузилась до мамы и сестры. И удивительным образом в этой трехкомнатной квартире родителей моего отца остались жить только мы втроем.

Как это точно произошло, я не знаю. Лишь в одном я была уверена с самого моего рождения – это в том, что мою маму постоянно обижали, и ей было очень тяжело растить нас с сестрой одной, а особенно тяжело досталась ей я.

По рассказам мамы, ребенком я была крайне беспокойным и кричала, не переставая, круглыми сутками. В первые месяцы мама практически не спала из-за моего плача. По выражению мамы, я ее выжала как лимон.

Я помню себя маленькой, помню некоторые ситуации и ощущения, но не помню детства. Не помню я этой, описываемой в книгах, беззаботности и легкости бытия, безоблачного счастья и ожидания светлого будущего, являющихся, как казалось бы, его обязательными атрибутами.

Внешне я была ребенок, как ребенок, вполне обычный, только сама себя я всегда считала взрослой, о чем прямо заявляла всем окружающим, мне кажется, сразу как научилась это произносить и так мне рассказывала моя мама. Мне были непонятны и вызывали удивление сюсюканья. Знаете, эти умиленные лица взрослых и их желание ущипнуть или пришлепнуть ребенка со словами: «Ух ты какая хорошенькая, красотка, малышка…» и так далее. Все эти действия и слова по отношению к себе я считала неуместными, мне не было это привычно.

И на все попытки такого со мной обращения я с серьезным лицом просила меня не трогать.

– Я не маленькая! – утверждала я. – Я – взрослая!

Это была моя так называемая коронная фраза, которая всех вокруг доводила до смеха. Но я не смеялась, и от этого взрослым людям становилось еще смешней. А я смотрела на смеющихся надо мной и недоуменно, с расстановкой, медленно повторяла:

– Я взро-сла-я!

Я вообще любила все обстоятельно разъяснить и пояснить, и ко всему, и всегда относилась серьезно.

Например, в садике, в который я пошла, когда мне не было и двух лет, а сестру мама отдала в ясли в десять месяцев, меня прозвали «Прокурор без аттестата» за умение четко и грамотно объяснить воспитательнице, что произошло в группе за период ее отсутствия. Мама поддерживала, как мне кажется, во мне эту взрослость тем, что она с раннего детства зачем-то сделала меня компаньоном и поверенной ее взрослых тайн и мыслей.

Как я помню себя, в целом, я была положительным ребенком, что подтверждает и моя мама. Она сама мне неоднократно говорила, мне можно было все поручить и быть уверенной, что я это сделаю, и сделаю хорошо; к тому же, и заниматься со мной не требовалось, так как я сама училась и тянулась к знаниям.

Но помимо внешней обычности, внутри меня находилась одна особенность, которая меня выделяла из среды «среднестатестических детей» – это то, что я была ранимой фантазеркой. Излишне впечатлительной, как говорила моя мама; или другая мамина характеристика, объявляемая мне обычно в моменты опалы – «эмоционально распущенной».

Например, я не могла смотреть фильмы про войну, а они в то время во множестве показывались по телевидению, и попасть на такой фильм можно было просто случайно, включив телевизор. Я плакала. Особенно это раздражало маму, когда она садилась смотреть вечерние фильмы. Фильмы показывали каждый день после вечерних новостей в полдесятого, а мы с сестрой частенько пробирались из нашей комнаты в коридор и через приоткрытую дверь старались незаметно эти фильмы подглядывать. И вдруг я начинала рыдать, понятно, что просмотр фильма был испорчен, мама ругалась.