Маали (строго, полушепотом) . Был!
Якоб. И если тот немец был человек порядочный — я не знаю, насколько порядочный, если бросил тебя в таком положении…
Маали. Он оставил для меня господину Шредеру тридцать рублей перед тем, как уехать… и этот комод красного дерева. Уж как я не бедствовала, все продала, что осталось от Аадама, но он останется от меня Анне.
Якоб. Так что если тот человек был все же порядочный, то я могу порадоваться за Анну и нашего ребенка…
Маали (шепотом) . Да, он был хороший человек… И ты его знаешь… Это тот самый господин Ламинг… который потом у вас в Выйсику много лет был управляющим…
Пауза.
Якоб (в полном замешательстве) . Маали, ты не бредишь?!
Маали (с укором) . Почему ты мне не веришь… Я же была самой видной девушкой во всем пасторате… И я говорю, что мне было бы легче перед господом богом…
Пауза.
Якоб. А Анна знает?
Маали. Я хотела сказать ей перед смертью.
Затемнение
Свет сгущается, комната приобретает очертания тюремной камеры. Дверь со скрежетом отворяется, входит… человек с капюшоном на голове, со свечой. Он медленно приближается к Тимофею, внимательно его разглядывает. Подходит к фортепиано, пальцем пробует клавиши. Ставит подсвечник. Садится, снимает капюшон, оборачивается к заключённому — Ламинг в императорских одеждах. Или император, подобный Ламингу. Чертовщина какая-то… Улыбаясь, император наигрывает Марсельезу. Шутливо… Встаёт, подходит к заляпанному окошку. Поднимает кверху глаза, молитвенно складывает руки на грудь.
Император. Господи, молю тебя за этого слепого ближнего моего… и за самого себя. Господи, за этого строптивого брата… который идёт против тебя, Господи, когда творит о своём помазанном правителе неслыханные доселе дерзости…
Тимо (резко садится). Не уподобляйся лицемерам, молящимся на всех углах и трубным гласом, возвещающим о том, раздают подаяния! Бери пример с детей, им принадлежит царствие небесное!
Император. (оборачивается, будто и ожидал того) Тимотеус, я говорил искренне. (и снова отворачивается, сложив молитвенно руки на груди) Господи, ты же видишь насквозь мою душу, так же как все его мысли. И тебе известно, я их знаю.
Тимо. Я ничего не скрывал. Я надеялся, ты услышишь. И, может быть, поймёшь, что я написал правду. Ты же хотел правды.
Император. (не оборачиваясь) Во многом он прав, Господи, не во всём, но во многом. Благодарю тебя, Боже, что ты помог мне это понять.
Тимофей с удивлением смотрит на царя, медленно поднимается
Тебе, Господи, одному обязан я, что гнев мой и испуг созрели до понимания. И я благодарю тебя, благодарю, я всё понял.
Тимо. Ваше величество…
Император. Однако я благодарю тебя также, что твоей божественной мудростью ты даровал мне ясное понимание того, что я не смею признать его правоту! Ибо, признав её, я служил бы не тебе, Господи, а Демону хаоса…
Тимо. Что ты называешь хаосом? Свободу и человеческие права, которых нет у твоего народа?
Император (не оборачиваясь) . Боже, о чём он? Одному тебе, пожалуй, известно, что это такое — права и свобода…
Тимо. Права и свобода — это законы, которые касаются всех. Неукоснительно. От лавочника — до царя.
Император (с большим удивлением, наконец, оборачивается) . Да полно, мой милый, уж мы ли без законов? Да мы ими завалены. Да исследуем… по мере сил, разумеется… Ну, не без того, действительно. Случается… кто-то, когда-то, где-то случится нарушит их… Но, во-первых, чего не бывает?.. А потом, да стоит ли?..
Тимо. Нельзя считать законными указы, издаваемые тираном или помешанным. Комедианткой или истопником — фаворитом. И вас ни у кого нет моральных обязательств. Живёте по принципу — лучше убить, чем быть убитым.
Император. А разве лучше быть убитым?
Тимо. Лучше умереть, чем терпеть беззаконие.
Император. Ну, это ты, мой друг, перегнул. Всё на этом свете поправимо, кроме смерти. Брось. Оставь. Помнится, мы с тобой толковали и не раз. Во всяком деле случаются издержки. Неизбежные, как говорится. В ту, в другую сторону… Это при любом образе… Вспомни Рим.
Тимо. Узурпаторы погубили Рим!
Император. (вдруг резко) Люди! (молчат) Человек слаб. А цель не ясна. И даже если верить в предназначение и следовать ему… Всё равно, сомнение слишком велико. О, Тимотеус, о, бремя власти. Если кто на миг его испытал…
Читать дальше