Виктор Левашов - Марфа-посадница или Плач по Великому Новгороду

ОТРОК. Непросто ремесло!.. Иных-то много ль дел?

СЫН. Хватат!.. (Вытащил из плахи топор, укладывает осинку, оселком подправляет лезвие.) Непросто, да. Язык, к примеру, урезать – просто? А на дыбу, к примеру, вздымать? Чуть оплошал, а из него дух вон – каково ответ держать? Что просто – врать не стану: ноздри рвать. Сие дело не хитрое, всяк сможет.

ОТРОК. Не всякому дано.

СЫН. И то!..

Возвращается Палач.

ПАЛАЧ. Пример являю!.. (Принимает услужливо поданный сыном топор, поправляет осинку, изготавливается.) Дай княжий знак!

СЫН. Какой, батюшка?

ОТРОК. «Да свершится суд наш и Божий!»

С нутряным, страшным, исходящим из самой глубины звуком «Хэк!» Палач опускает топор на плаху. Осинка разлетается надвое. Сверкнуло лезвие вскинутого топора – играючи, как пушинка, Палач снова готов к работе. Сын и Отрок склоняются пред таким мастерством.

ПАЛАЧ. Вот так! (Отроку.) Откуда ведом знак?

ОТРОК. В Торжке. Господь привел. Там зрил.

ПАЛАЧ. В Торжке? То был не я. Увидишь и меня.

ОТРОК. А верно ль говорят, что на фряжской стороне мастера при людном деле лицо закрывают, как монах клоб уком, одни глаза наружу, чтоб видеть?

СЫН (поражен). Неужто так?

ПАЛАЧ (важно). Там – да. Слыхал. Почто? Не ведаю. Обычай воровской. У нас же на Руси палач ни в какие времена лица своего от народа не прятал!

ОТРОК. А когда нет войны – работы, видно, мало?

ПАЛАЧ. А виделось – неглуп. Куда с добром! Есть война, нет войны, а у нас о любую пору страда. И коли ищешь ремесла на весь род свой до последнего колена – вернее не найдешь!

К Палачу подходит один из плотников.

ПЛОТНИК. Готово, господин. Вели, куда?

ПАЛАЧ. Влеки!..

Плотники водружают плаху на изготовленный для нее помост.

ГРОБОВЩИК (презрительно). «Вернее не найдешь!..» (Показывает Отроку на гробы.) Вот – ремесло навек! До Страшного суда!

ЗВОНАРЬ (сверху). Ты кончишь свой урок. А мне-то – отзвонить!

СТАРЕЦ-гусляр. А нам отпеть, отликовать на тризне.

ГРОБОВЩИК. Какая тризна? В последний Божий день?

СТАРЕЦ. А все одно. Последний или нет – в живой душе всегда струна жива….

Может, кто и хотел ему возразить, но тут молодой гусляр дерзко ударил по струнам и высоко завел древнюю здравницу:

А и шел дристун

Вдоль по улице,

Лели-Лель!

А кому поем,

А тому добро,

Лели-Лель!..

И так же вдруг умолк, властно остановленный рукой слепца.

СТАРЕЦ. Грядут!..

На площади появляются московский воевода князь Даниил Холмский и думный дьяк Стефан Брадатый.

ХОЛМСКИЙ. Готово все?

БРАДАТЫЙ. Как велено.

ПАЛАЧ. Хоть тотчас подавай.

ГРОБОВЩИК (показывает на гробы). Довольно ли сего?

ХОЛМСКИЙ. Довольно ль? О том лишь знает Бог. Откуда дым?

ЗВОНАРЬ (сверху). Мню так: посады в Новгороде жгут.

ХОЛМСКИЙ (бешено). Врешь, смерд!

ЗВОНАРЬ. Вру, князь. Да весь Ильмень в дыму.

ОТРОК. Горят болота. И пажити. Иссохли.

ХОЛМСКИЙ. Откуда? Чей?

ОТРОК. Послушником я был в монастыре.

ХОЛМСКИЙ. Пошто ушел?

ОТРОК. Наш монастырь сгорел.

ПАЛАЧ. Вот ищет ремесла – надежного!

ХОЛМСКИЙ. Эк изыски! Ори.

ОТРОК. Орал с отцом. В огне погибли все.

ХОЛМСКИЙ. Тогда воюй – надежней дело есть ли?

ОТРОК. Не всякому дано.

ХОЛМСКИЙ. Тогда молись! (Брадатому.) Где пленники?

БРАДАТЫЙ. В притворе. Явить?

ХОЛМСКИЙ. Явлюсь. Хочу с ним говорить. В последний раз. (Уходит.)

БРАДАТЫЙ (Отроку). Учен чему?

ОТРОК. Письму. И чтению.

БРАДАТЫЙ. Изрядно?

ОТРОК. Испытай.

БРАДАТЫЙ. Стиль мне! И церу!

Слуги поспешно подают принадлежности для письма.

БРАДАТЫЙ (Отроку). Пиши!.. «Числа 14-го, месяца июля, года 1471-го, рати великого князя московского и всея Руси Иоанна сшиблися на Шелони с новугородскими ратями и милостью Божией разбили наголову. Степенный посадник Димитрий Исааков Борецкий пленен. С ним трое первостепенных новгородских бояр…»

ОТРОК. Исполнил, господин.

БРАДАТЫЙ (проверив). А ищет ремесла! Вот – ремесло навек! В час грозного суда свидетельства какие предстанут Господу? Гробы? Реляции победные? Трофеи? Свидетеля бесстрастного рассказ! На этих церах!

ОТРОК. А он бесстрастен?

БРАДАТЫЙ. Нет, он не бесстрастен. Но Бог на то и Бог, чтоб отделить все нашу страсть от правды. И эту правду кинуть на весы добра и зла. Но перед тем как грянет Трубный Глас, не раз потомки наши, разбирая свидетельства твои, нам судьи станут. И проклянут. А может – возвеличат. Иль, возвеличив, после проклянут? Но Бог и им судья. За сим – аминь. Ты обречен сему. (Уходит.)

ОТРОК (как бы продолжая записанный на церу рассказ). «Рать великокняжеская и псковитяне, вступивши в землю новугородскую, истребили все огнем и мечом. Кровавые реки, стоны и вопли от востока и запада неслися к берегам Ильменя. Не было пощады ни смерду, ни женщине. Остатки новугородского ополчения, рассеянные на Шелони, отступили в городские пределы и приуготовились к осаде. В Русе ждали великого князя московского Иоанна…»