Сергей Могилевцев: Блистательный недоносок

З и н д е л ь ш т е й н и Ш а л у н(обнявшись) . Кто сказал, что в Государственной Думе работают одни недоноски? Протестуем, здесь все несут и несутся, как следует! Ура, да здравствует президент! Да здравствует Государственная Дума, самая честная Дума в мире! (Довольные, исчезают.)

В с е т а к о в с к и й, С м е х о т в о р н ы й и Х а р и з м а т и ч е с к и й(обнявшись) . Про какую общественность вы говорите? Мы слышали про общественные работы, общественный договор и обще­ственные туалеты. Общественность – это аппендикс, от которого давно избавились путем хирургического вмешательства. Общественность – это то, что заформалинено и лежит на полке в кунсткамере. Общест­венность вообще надо приравнять к непотребным сло­вам, и писать ее на заборах и в общественных туа­летах, тужась от собственного величия и от вели­чия твоей великой страны. (Орут.) Меняем общест­венность на общественные туалеты, тем более, что последних действительно мало! (Исчезают, шатаясь.)

В л ю б ч и в ы й и В н и м а т е л ь н ы й(оба в черных очках и с прежними блокнотами, в которые они записывают ответы з р и т е л е й) . Вы жена­ты? вы имеете родственников за границей? вы инте­ресуетесь государственными секретами? вас кусали в детстве собаки? как вы относитесь к однополым бракам? вы диссидент? вы потенциальный шпион? не спорьте, в душе все диссиденты! вы готовы продать Родину за миллион долларов? а за два миллиона? а за десять? не готовы? тогда вы еще опасней, и вас нужно немедленно расстрелять. А мы готовы, и поэ­тому не опасны, и задаем вам эти вопросы! Молчать, не разговаривать, повернуться спиной, снять обувь, она вам уже не понадобится; вы дышите? вы спите, вы мечтаете о прекрасном? не будьте наивными, нам известны все ваши мечты; можете пока что идти, но не думайте, что это надолго! (Улыбаются, и, обняв­шись, уходят.)

Л и м п о п о. Вы не слыхали про новую национальную идею: все становятся недоносками, и срок беремен­ности автоматически сокращается на пару месяцев. Большая экономия будет в масштабах огромной стра­ны! (Уходит.)

З н о й н а я. Скажите, как вы относитесь к вопросам языкознания? Не думали об этом? Вот и напрасно! (Протягивает вперед руку.) Слышите шелест стра­ниц – это верстается второй том «Вопросов языкоз­нания», и, поверьте, чтение его сплотит всех не хуже любой национальной идеи! (Язвительно улыба­ется, уходит.)

К в а з и м о д о. Квазимодой Ваней меня зовут, и вы не смотрите, что я такой накачанный и любимец сла­бого полу. Я на самом деле тоже слабый, и маму очень люблю, потому что лучше мамы нет никого на земле. Меня в детстве папа очень сильно бил, и издевался разными нехорошими способами, а мама жа­лела, и гладила по голове. Вот поэтому я и вырос такой нехороший, но в душе я другой, и очень ра­нимый! (Уходит.)

К л и к у ш а. Кликуша я, Матрена Петровна, предсказы­ваю землетрясения, моры и глады, вспышки сверхно­вых и рождение младенцев с тремя головами. Позолотите, родимые, ручку, скоро у вас на двоих будет одна голова и все небо в алмазах! (Отходит.)

Л ю с я Ш п и ч а к(на столе, совсем голая) . Разврат, разврат! Да здравствует разврат, как новая нацио­нальная идея для недоношенных и озабоченных! (Тан­цует на столе в окружении восторженных п о к л о ­н н и к о в и п о к л о н н и ц.)

Н е к т о П р о к о ф и й Ф и л л и п п о в и ч. А все же хорошо, что я не взял котлету по-киевски! Очень, знаете, хочется попасть в Третьяковскую галерею! (Вежливо отходит.)

Телефон, висящий на стене, начинает звонить.

А н т и п о д о в(снимает трубку) . Але, кто говорит, Кремль? (Сразу же вытягивается в струнку.) Да, Порфирий Савельевич, это я, Антиподов. Все ли со­брались? Все, Порфирий Савельевич, все до единого, и ждем-не дождемся явления Недоноска! Что вы гово­рите? Недоносок уже идет? Уже грядет, и шаги его гулко раздаются по коридору? Внимать шагам Недо­носка, и отложить все ненужные мелочи? Хорошо, Порфирий Савельевич, все отложим, и будем внимать! (Несколько мгновений прислушивается, а потом осторожно вешает трубку. Торжественным и звонким го­лосом.) Господа, господа, Недоносок уже идет!

Г о с т и продолжают веселиться по-прежнему.

Дверь внезапно захлопывается, а потом открывается настежь. Слышится торжественный гимн и чьи-то твердые, уверенные шаги. Через дверь на красную ковровую дорожку уверенно заходит Н е з н а к о ­м е ц в м а с к е. Останавливается, ни на кого не глядя, посередине зала, на мгновение замирает, и медленно снимает маску с лица.