Теннесси Уильямс: Предназначено на слом

Том. А ты почему не в школе?

Уилли. Я в нее не хожу. Уже два года как бросила.

Том. В каком была классе?

Уилли. В пятом «а».

Том. У мисс Престон?

Уилли. Ага. Она вечно твердила, что у меня руки грязные. Но потом я объяснила ей, что это в них зола въелась – я ведь постоянно с рельсов падаю.

Том. Она здорово строгая.

Уилли. Да нет, просто злится, что не вышла замуж. Не представилось случая бедняжке. Вот ей и осталось одно – учить пятый «а» до конца своей жизни. Она как раз начала проходить с нами алгебру, а мне было наплевать, что там означают разные иксы. Вот я и бросила школу.

Том. Но ты никогда не получишь образования, бегая по рельсам.

Уилли. Запуская красного змея, образования тоже не получишь. И, кроме того…

Том. Что?

Уилли. Чтобы преуспеть в жизни, девушке нужно светское воспитание. А я научилась всем этим штукам у моей сестры Элвы. Она страшно нравилась всем мужчинам с железной дороги.

Том. Машинистам?

Уилли. Да, и машинистам, и кочегарам, и проводникам. Даже товарному кондуктору. Наши держали меблированные комнаты со столом для служащих железной дороги. Элва была, можно сказать, главной приманкой. Красивая! – никакой кинозвезде не уступит, ей-богу!

Том. Твоя сестра?

Уилли. Она самая. Один наш постоялец из каждой поездки привозил ей большую красную шелковую коробку в форме сердца, а в той коробке – и шоколад ассорти, и орехи, и конфеты. Здорово?

Том. Д-да.

Карканье ворон.

Уилли. Знаешь, где теперь Элва?

Том. В Мемфисе?

Уилли. Нет.

Том. В Нью-Орлеане?

Уилли. Нет.

Том. В Сент-Луисе?

Уилли. Все равно ни за что не угадаешь!

Том. Где же она тогда?

Пауза.

Уилли (торжественно). Она в юдоли смерти.

Том. Где-где?

Уилли (взрываясь). В юдоли смерти, на кладбище, в могиле! Ты что, глухой, что ли?

Том. Ах вот оно что! Скверное дело.

Уилли. Но ты еще не знаешь всего, приятель. До чего же весело мы проводили когда-то время в этом большом желтом доме!

Том. Представляю себе!

Уилли. Музыка день и ночь, инструменты не смолкают…

Том. Инструменты? Какие?

Уилли. Пианино, виктрола, металлическая гавайская гитара. Каждый на чем-нибудь да играл. Но теперь там до ужаса тихо. Оттуда ни звука не доносится, верно?

Том. Да. В доме никто не живет?

Уилли. Никто, кроме меня. И на стене висит большое объявление.

Том. Что же там написано?

Уилли (громко, но слегка прерывающимся голосом). «Предназначено на слом».

Том. И ты все-таки живешь там?

Уилли. Угу.

Том. Что у вас стряслось? Куда же все подевались?

Уилли. Мать сбежала с тормозным кондуктором. И после этого все развалилось.

Гудок паровоза.

Гудок слышишь? Это курьерский. Ух, как несется!.. А старик мой запил.

Том. Где он сейчас?

Уилли. Исчез. Думаю, мне следовало бы заявить о нем в бюро по розыску без вести пропавших. Он именно так и поступил, когда сбежала мать. Потом мы жили вдвоем с Элвой, пока у нее не разболелись легкие. Ты Грету Гарбо видел в «Даме с камелиями»? Прошлой весной у нас в киношке крутили эту картину. Так вот, она хворала тем же, от чего умерла Элва. Больные легкие.

Том. Да ну?

Уилли. Только в кино все получилось очень красиво. Понимаешь, играли скрипки, всюду груды белых цветов, и все ее поклонники вернулись к ней. Очень трогательная сцена.

Том. Да ну?

Уилли. А вот от Элвы все поклонники сбежали.

Том. Да ну?

Уилли. Словно крысы с тонущего корабля. Это она так говорила – Элва. Непохоже было на смерть в кино.

Том. Да?

Уилли. Она спрашивает: «Где Элберт? Где Клеменс?» А их и след простыл. Я ей вру: «Они передали тебе привет. Зайдут завтра». «Где мистер Джонсон?» – спрашивает она. Джонсон – это товарный кондуктор, самый солидный наш постоялец. «Его перевели в Гренаду, – отвечаю я, – но он просит не забывать его». Но все равно она знала, что я вру.

Том. Да ну?

Уилли. «Это расплата, – частенько говорила она. – Все они бегут от меня, словно крысы с тонущего корабля». Все, кроме Сидни.

Том. А кто такой Сидни?

Уилли. А тот, что дарил ей большущие красные шелковые коробки с шоколадом «Американская красавица».

Том. Вот оно что!

Уилли. Он остался ей верен.

Том. Это хорошо.

Уилли. Но Сидни ей никогда не нравился. Элва говорила, что у него гнилые зубы и изо рта плохо пахнет.

Том. Вот тебе раз!

Уилли. Да, она умирала не так, как в кино. Когда в кино кто-нибудь умирает, обязательно играют на скрипках.

Том. А для Элвы не играли?

Уилли. Нет. Даже на виктроле не играли. В больнице сказали, что это запрещено правилами. А ведь дома она всегда пела.