Онуфрий.Я убежден, Миша, что через две тысячи лет все городовые…
Мишка.Упразднятся? Опасайся, Онуфрий, таких мыслей. Это, брат, чистейшей воды анархизм.
Онуфрий.Нет, Миша, не упразднятся, но будут в новой форме.
Блохин.А это уж кроткий оп-оптимизм.
Мишка.Ну, буде, насиделись! Пойдем шататься, ребята. Николай, ты с нами?
Глуховцев.Нет, мы тут посидим.
Мишка.Трогай!
Уходят. Некоторое время молчание.
Глуховцев.Что с тобою, Оль-Оль? Ты сегодня весь день такая грустная, что жалко на тебя смотреть. Случилось что-нибудь? И мать твоя какая-то странная.
Ольга Николаевна.Нет, ничего. А отчего ты грустный?
Глуховцев.Я-то? Не знаю. Дела плохи, должно быть, оттого. Хорошо еще, что в комитетской столовой даром кормят, а то… Надоело это, Оль-Оль. Здоровый я малый, камни готов ворочать, а работы нету.
Ольга Николаевна.Бедный ты мой мальчик!
Глуховцев.Ну, оставь. Ты плакала? Отчего у тебя под глазами такие круги? Ну говори же, Олечка, ведь это нехорошо.
Ольга Николаевна наклоняет голову и пальцами, обтянутыми черною перчаткой, тихонько вытирает глаза.
Ну что ты, Оля?
Ольга Николаевна.Тебе будет очень тяжело, Колечка, если я скажу. Вон и мамаша идет!
Проходит мимо невысокая старуха в черной накидке и черной потрепанной шляпе. Имеет вид благородный, но в то же время и попрошайнический.
Евдокия Антоновна (проходя). Ты же тут, Оля, сиди, никуда не уходи отсюда. (Жеманничая.) Какой прекрасный вечер, господин студент! (Идет.)
Ольга Николаевна (тихо, с ненавистью). Прошла, проклятая!
Глуховцев.Что ты, Оля?
Евдокия Антоновна (оборачиваясь). Какой великолепный оркестр, Оля: ты не находишь, дружок?
Ольга Николаевна (тихо). Пошла! Пошла! Нет, ты посмотри, какая благородная старушка. А вчера зарезать меня грозилась старушка-то эта, благородная-то эта.
Глуховцев.Говори толком, Оля, что случилось?
Ольга Николаевна (зло). Да неужели же ты ничего не понимаешь? Целый месяц живешь со мною и ничего не видишь. Где же твои глаза?
Глуховцев.Как ты странно говоришь: «живешь». И что я должен видеть?
Ольга Николаевна (отворачиваясь). Что я не девушка.
Глуховцев.Ну видел, положим. Но что же отсюда следует? Правда, это нелепо; может быть, над этим нужно было задуматься, но мне как-то и в голову не пришло. И вообще ( с некоторой подозрительностью смотрит на нее), и вообще я действительно не задавался вопросом, кто ты, кто твоя мать. Знаю, что твой отец был военный, что твоя мать получает пенсию…
Ольга Николаевна.Да. Восемь рублей в месяц.
Глуховцев.Ну?..
Ольга Николаевна.Что я содержанка, что я на содержании, ты это знаешь?
Молчание. Ольга Николаевна медленно поворачивает лицо к студенту.
Что же ты молчишь? Коля, Колечка!.. Ты не ожидал этого? Тебе очень больно? Да говори же! Милый мой, если бы ты знал, как я измучилась — вся, вся!
Глуховцев.Да, не ожидал. Но как же это? Да, не ожидал!.. Какая странная вещь!.. Ты — на содержании… Странно! Как же это вышло?
Ольга Николаевна (торопливо). Когда я была еще в институте, она, эта мерзавка, продала меня одному… Ну, и у меня был ребенок.
Глуховцев.У тебя? Да ведь тебе всего восемнадцать лет! Ольга Николаевна. Ну да, восемнадцать. Ну, и ребенок умер. В Воспитательном… Ну, и потом… не могу я рассказывать. Колечка, пожалей меня, голубчик.
Проходит сильно подкрашенная женщина, по виду из гулящих, замечает пристальный взгляд городового и резко поворачивает назад. Походка развалистая и ленивая. Поглядывает на студента и напевает: «Я обожаю, я обожаю…»
Глуховцев.Так. А у кого же ты на содержании?
Ольга Николаевна.Так, виноторговец один.
Глуховцев.Где же он?
Ольга Николаевна (испуганно). Ты не думай, Коля, что теперь я с ним… и с тобою. Нет, нет! Он уже два месяца как уехал на Кавказ.
Глуховцев.Скоро вернется?
Ольга Николаевна.Он не вернется, Коля. Он прислал письмо, что больше не хочет и что я могу идти куда глаза глядят. И денег за этот месяц он не прислал.
Глуховцев.Сколько?
Ольга Николаевна.Пятьдесят рублей.
Читать дальше