Леонид Андреев - Дни нашей жизни

Онуфрий.Верно, Физик. Значит, и ты можешь прыгать через костер. Все будем прыгать.

Архангельский.Костер нельзя, братцы!

Мишка.Можно! Можно, отец-дьякон! Что ты, Блоху нашу заморозить хочешь? Видишь, она в одной рубашке.

Зинаида Васильевна.Костер, костер! Кто идет со мной сучья собирать?

Архангельский.Ну и влетит же вам.

Онуфрий.Если ты будешь ерепениться, отец-дьякон, то мы тебя на костре зажарим. И у нас будет постная закуска.

Мишка.Чего там. Айда за сучьями. (Запевает.)

Студенты (поют, удаляясь).

Тверской бульвар. Время к вечеру. Играет военный оркестр. В стороне от главной аллеи, на которой тесной толпою движутся гуляющие, на одной из боковых дорожек сидят на скамейке Ольга Николаевна, Глуховцев, Мишка, Онуфрий и Блохин. Изредка по одному, по двое проходят гуляющие. В стороне прохаживается постовой городовой в сером кителе. Звуки оркестра, играющего вальс «Клико», «Тореадора и Андалузку», вальс «Ожидание» и др., доносятся откуда-то слева.

Мишка.Так-то, Онуша.

Онуфрий.Так-то, Миша.

Мишка.Я не могу с Блохиным сидеть: на меня все смотрят. Что это, говорят, у Михаила Ивановича такое неприличное знакомство?

Онуфрий.Ты что же это, Сережа, в мундире? На бал куда-нибудь собрался?

Блохин (одетый в парадный, сильно потрепанный мундир). Пошли к черту! Сегодня три рубля на толкучке дал.

Онуфрий.Ну? Недорого.

Блохин.Н…насилу уступил. Просил пять. Г…говорит, что шитья одного на пятнадцать рублей.

Мишка.Покажи-ка!

Ничего, здорово только молью поедено.

Онуфрий.И великоват немножко. Ну, да ты, Сережа, подрастешь.

Блохин.Ты что это, Коля, так загрустил?

Глуховцев.Так, ничего.

Мишка.А ты у кого, Онуша, живешь?

Онуфрий.У Архангельского, у отца-дьякона, свой шатер раскинул. А что, братцы, не найдется ли у вас этакого завалящего урочка?

Блохин.Держи карман шире! Сами взяли бы, кабы было что.

Мишка.А животы подводит, Онуша?

Онуфрий.Подводит, Миша. Я бы, собственно, за стол и квартиру.

Блохин.А я рас…расстоянием не стесняюсь.

Мишка.Не скули, Блоха. (Тихонько запевает.)

Студенты (тихонько подпевают).

Бульварный сторож.Тут петь нельзя, господа.

Онуфрий (с удивлением). А разве кто-нибудь пел? У вас, дорогой мой, начинаются галлюцинации слуха. Как ты думаешь, Миша, это очень опасно?

Мишка.Очень! Потому что за ними идут галлюцинации зрения.

Блохин.И о…о…обоняния!

Сторож (сердито). Вам говорят!

Онуфрий.Ты замечаешь, Миша, что с маркизом что-то делается?

Мишка.Я советовал бы вам обратиться к акушеру.

Онуфрий (с удивлением). Но почему же, Миша, к акушеру? Неужели ты предполагаешь какую-нибудь ненормальность в положении ребенка?

Мишка.Убежден.

Онуфрий.Тогда поторопитесь, граф, я прошу вас. Это очень серьезно, и если не захватить вовремя…

Сторож (выходя из себя). Тут петь нельзя! Вам говорят! А то с бульвара прогоню!

Онуфрий.А что, Миша, если я дам маркизу по шее? Благословишь ты меня?

Мишка.Оставь, Онуфрий. Тебя губит любовь к людям. Ты и без того завтра будешь давать отчет мировому в своих дурных поступках.

Онуфрий.Но если — по совокупности? Впрочем, маркиз, я завтра пришлю к вам моих секундантов.

Сторож.А еще студенты! Шантрапа! Голодранцы!

Мишка.Не выгорело!