Леонид Андреев - Дни нашей жизни

Мишка.Презренный Дон-Жуан, — провались в преисподнюю!

Ольга Николаевна (смущаясь). Мы выбирали место, мы все время вас окликали.

Онуфрий (ласково). Да ведь мы же шутим, Ольга Николаевна, вы на нас не обижайтесь.

Физик (близоруко прищуривая глаза). Какой обширный горизонт!

Анна Ивановна.А вон Воспитательный! Зинаида Васильевна, смотрите. Воспитательный виден!

Зинаида Васильевна.Где? Где?

Анна Ивановна.Да вон он, вон он! Видите, белеет.

Архангельский.А Таганки не видать?

Анна Ивановна.А разве вам знакома?

Архангельский.Нет, я в Арбатском участке сидел.

Анна Ивановна.А мы с Зиной в Бутырках. Их отсюда не видно.

Физик.Из Таганской тюрьмы, из сто двадцать девятого, Воробьевы хорошо видны. Значит, и Таганку отсюда можно рассмотреть.

Блохин (поет страшно фальшивым голосом). «Вдали тебя я обездолен, Москва, Москва, родимая страна. Там блещут в лесе коло…» (Срывается.)

Мишка (с ужасом). Господа, Блохин запел! Я не могу, я уйду, мне жизнь дорога.

Онуфрий (убедительно). Сережа, вот ты и опять с колокольни сорвался. Ведь так ты можешь и расшибиться.

Архангельский.У него средние ноты хороши: вот бывают такие кривые дрова, осиновые, никак их вместе не уложишь, все топорщатся.

Блохин (обиженно, немного заикаясь). Пошли к черту!

Мишка.Ей-богу, пива больше было! Это ты, Блоха, дорогою одну бутылку вылакал. И как ты можешь петь с такой нечистой совестью?

Блохин.Пошли к черту!

Анна Ивановна.А самовар? Где же мы возьмем самовар?

Глуховцев.Без чаю и я не согласен!

Онуфрий.Прекрасные лорды и маркграфини, и в особенности вы, баронесса. На семейном совете мы решили обойтись без посредников, а потому вот вам, баронесса, керосинка, а вот и чайник. Принес на собственной груди.

Глуховцев (горячо). Это подлость, господа! Ведь вы же говорили, что самовар будет. Пить чай из какого-то чайника, это черт знает что такое!

Онуфрий.Ну, ну, не сердись, Коля. Будешь пить пиво.

Глуховцев.Не хочу я пива!

Мишка.Мещанин. Который человек, находясь в здравом уме и твердой памяти, не желает пива, тот человек мещанин.

Архангельский.А кто же за водой пойдет?

Ольга Николаевна.Мы! Николай Петрович, пойдемте за водою, хорошо?

Глуховцев.Ну ладно, черти!

Ольга Николаевна (тихо). Не пей, миленький, сегодня. Я так боюсь пьяных.

Глуховцев.Ну что ты, — выпьем все понемножку, вот и все. Бежим!

Ольга Николаевна.Ай!

Архангельский.Нет, это такое счастье, господа, когда осенью приезжаешь в Москву; там у нас одуреть можно.

Анна Ивановна.Ваш отец священник?

Архангельский.Нет, дьякон. Отец-дьякон.

Блохин.Ну ты, Вася, в деревне, там еще понятно, а ты посмотрел бы, что у нас в Орле делается летом. Такая мертвая тощища.

Мишка.Буде! Везде хорошо. Пей за Москву, ребята!

Архангельский.Еду я третьего дня с Курского вокзала, и как увидел я, братцы мои. Театральную площадь. Большой театр…

Мишка (басом). И Малый. Выпьем за Большой и за Малый.

Анна Ивановна.Полное отсутствие интересов. Я целое лето работала фельдшерицей на одном пункте… Так это же ужас! Доктор, еще молодой совсем, а такой пьяница, картежник…

Физик.Пьяница — ничего, картежник — дурно.

Мишка (жалобно). Да будет вам панихиду тянуть. Ну, удрали и удрали, и радуйтесь этому. Молодым людям надо быть веселыми, — расскажи-ка лучше, Фрушончик, как тебя опять из тихого семейства выгнали.

Зинаида Васильевна.Какая славная девушка с Глуховцевым. Кто это?

Архангельский.Его знакомая. Правда, очень милая. Но уж очень скромная, все краснеет.

Мишка.Ну, ну, расскажи, Фрушончик.

Блохин.Нет, это удивительно: такого скандалиста, как Онуфрий, во всей Москве не найти… И зачем ты, Онуфрий, лезешь непременно в тихое семейство?