Александр Островский - Правда – хорошо, а счастье лучше

Мавра Тарасовна, Глеб.

Мавра Тарасовна.Где же, Меркулыч, яблоки-то?

Глеб.Яблоки? Это точно, как я теперь замечаю, их бы надо больше быть, – умаление есть.

Мавра Тарасовна.Да от чего умаление-то?

Глеб.Вот что, сударыня, Мавра Тарасовна: я их стеречь приставлен…

Мавра Тарасовна.Ну да, ты; я с тебя и спрашиваю.

Глеб.Позвольте! Я их стеречь приставлен, так вы себя успокойте, я вам вора предоставлю.

Мавра Тарасовна.Давно б тебе догадаться. Да ты, пожалуй, далеко искать станешь, так не скоро найдешь; не поискать ли нам самим поближе?

Глеб.Я вам вора предоставлю; потому мне тоже слушать такие слова от вас – ой-ой!

Мавра Тарасовна.Напраслину терпишь, миленький, задаром обидели?

Глеб.Что угодно говорите, на все ваша воля… А только я вам вот что скажу: нам без ундера никак нельзя.

Мавра Тарасовна.Какого, миленький, ундера, на что он нам?

Глеб.У ворот поставить. Сторожка у нас новая построена, вот он тут и должен существовать.

Мавра Тарасовна.У нас дворники есть.

Глеб.Ну, что дворники! Мужики – одно слово.

Мавра Тарасовна.Ундер ундером, это наше дело; а я с тобой об яблоках толкую.

Глеб.Да ундер для всего лучше, особливо если с кавалерией. Кто идет – он опрашивает: к кому, зачем; кто выходит – он осмотрит, не несет ли чего из дому. Как можно! Первое дело – порядок, второе дело – вид. Купеческий дом, богатый, да нет ундера у ворот – это что ж такое!

Мавра Тарасовна.Ундера, это правда, для всякой осторожности… Я прикажу поискать.

Глеб.А вора, вы не беспокойтесь, я вам найду, я его устерегу. Не для вас, а для себя постараюсь, потому этот вор должен меня оправдать перед вами. Вам обидно, я вижу, вижу; но, однако, и мне… такое огорчение… это хоть кому…

Мавра Тарасовна.Ты с огорчения-то, пожалуй…

Глеб.Ну уж не знаю, перенесу ли. Я вам наперед докладываю. Вон хозяин в сад вышел. (Уходит.)

Входят Барабошев и Мухояров.

Мавра Тарасовна, Барабошев, Мухояров.

Мухояров (Барабошеву) . Давно я вас приглашаю: пожалуйте в контору; потому – хозяйский глаз… без него невозможно…

Барабошев.Не в расположении. (Матери.) Маменька, я расстроен. (Мухоярову.) Мне теперь нужен покой… Понимай! Одно слово, и довольно. (Матери.) Маменька, я сегодня расстроен.

Мавра Тарасовна.Уж слышала, миленький, что дальше-то будет?

Барабошев.Все так и будет, в этом направлении. Я не в себе.

Мавра Тарасовна.Ну мне до этих твоих меланхолиев нужды мало; потому ведь не божеское какое попущение, а за свои деньги, в погребке или в трактире, расстройство-то себе покупаете.

Барабошев.Верно… Но при всем том и обида.

Мавра Тарасовна.Так вот ты слушай, Амос Панфилыч, что тебе мать говорит!

Барабошев.Могу.

Мавра Тарасовна.Нельзя же, миленький, уж весь-то разум пропивать; надо что-нибудь, хоть немножко, и для дому поберечь.

Барабошев.Я так себя чувствую, что разуму у меня для дому достаточно.

Мавра Тарасовна.Нет, миленький, мало. У тебя и в помышления нет, что дочь – невеста, что я к тебе третий год об женихах пристаю.

Барабошев.Аккурат напротив того, как вы рассуждаете, потому как я постоянно содержу это на уме.

Мавра Тарасовна.Да что их на уме-то содержать, ты нам-то их давай.

Барабошев.Через этих-то самых женихов я себе расстройство и получил. Вы непременно желаете для своей внучки негоцианта?

Мавра Тарасовна.Какого негоцианта! Так, купца попроще.

Барабошев.Все одно – негоцианты разные бывают: полированные и не полированные. Вам нужно черновой отделки, без политуры и без шику, физиономия опойковая, борода клином, старого пошибу, суздальского письма? Точно такого негоцианта я в предмете и имел, но на деле вышел конфуз.

Мавра Тарасовна.Почему же так, миленький?

Барабошев.Извольте, маменька, понимать, я сейчас вам буду докладывать. Сосед, Пустоплесов, тоже дочери жениха ищет.

Мавра Тарасовна.Знаю, миленький.

Барабошев.Стало быть, нам нужно ту осторожность иметь, чтобы себя против него не уронить. Спрашиваю я его: «Кого имеете в предмете?» – «Фабриканта», – говорит. Я думаю: «Значит, дело вровень, ушибить ему нас нечем?» Только по времени слышу от него совсем другой тон. Намедни сидим с ним в трактире, пьем мадеру, потом пьем лафит «Шато ля роз», новый сорт, мягчит грудь и приятные мысли производит. Только опять зашла речь об этих женихах-мануфактуристах. «Вы, говорит, отдавайте, дело хорошее, вам такого и надо; а я раздумал». – «Почему?» – спрашиваю. «А вот увидишь», – говорит. Только вчера встречаю его, едет в коляске сам-друг, кланяется довольно гордо и показывает мне глазом на своего компаниона. Гляжу – полковник в лучшем виде и при всем параде.