Дмитрий Мережковский - Романтики

Варенька и Михаил.

Михаил. Не могу я так уехать, Варя! Я должен знать, что с тобою будет.

Варенька. Ах, Миша, я сама не знаю! Поеду к мужу в Луганово, — этим кончится. Там, по крайней мере, он один. А здесь еще папенька.

Михаил. Что же папенька?

Варенька. Сашку хочет отнять. Думает, что я тогда к мужу вернусь.

Михаил. Пугает. Никогда он этого не сделает.

Варенька. Не сделает. А все-таки могут, ведь могут отнять, имеют по закону право. Вот я и боюсь, ночей не сплю, караулю Сашку, — все кажется, отнимут, украдут, увезут тайком… Ох, Миша. я этого не вынесу! Нет, уж лучше сразу в Луганово…

Михаил. Значит, решила? Вернешься к мужу и будешь с ним жить?

Варенька. Что же делать?

Молчание.

Михаил. Делай, что хочешь, Варя. Только помни, дороги наши расходятся. Я больше не могу помочь тебе ничем. Ты все сама решила, и говорить нам больше не о чем. (Встает).

Варенька. Что ты, Миша? Миша, куда ты? Постой… Господи, что ж это? Как ты можешь?..

Закрывает лицо руками. Михаил молча смотрит на нее, потом вдруг наклоняется и целует ее в голову.

Михаил. Ну, полно, Варя! Прости. Полно же, не буду. Я только так…

Варенька. Только так? Ох, Миша, как страшно! И как ты мог с такою легкостью?..

Михаил. Нет, Варя, не с легкостью. Не могу я видеть, как ты губишь себя.

Варенька. Что же делать? Что же делать?

Михаил. Освободиться, разорвать цепь.

Варенька. Как разорвать? Ведь Сашка — цепь! Его разорвать, что ли?

Михаил. Не разорвать, а оторвать от отца. Помни, Варя, Саша — главная цель твоей жизни. Ты должна быть для него готова на все. Человека сделать из него — человека, который; может быть, будет одним из величайших проявлений Абсолютного, — вот твоя цель. А Дьякова — ты его не изменишь, — он всегда останется тем, что есть и из Саши сделает такое же, как он сам, животное… (Варвара плачет). Что ты? Обиделась? За него обиделась?

Варенька. Да, за него. Нельзя так. Ни о каком человеке так нельзя. И чем он виноват? Ах, Миша, если бы ты только знал, какой он хороший, чистый, любящий! Какое, золотое сердце! И что я с ним сделала!

Михаил. Варя, да ты все еще любишь его?

Варенька. Люблю? Ну, да, люблю, как брата, как сына, как дитя свое. Божье дитя… Животное? Но ведь и с животным нельзя делать то, что я с ним делаю. Помнишь, Миша, как мы детьми плакали, когда читали рассказ об этой собаке, которая позволяет себя убить своему господину и лижет ему руку, прежде чем умереть! Так вот и он: чтоб я с ним не делала, — хоть бы даже стала убивать его, — он и тут целовал бы мои руки, мои ноги, подол моего платья, защищал бы меня до последнего вздоха… Нет, не могу я вынести это раздирающей жалости, этой ужасной точки в сердце, когда обвиняешь себя в том, что разбил, разорвал чужое сердце. Ведь это убийство, хуже убийства. Легко сказать — освободиться. Но ведь я должна через него, через мертвое тело его… Или его, или себя… Нет, уж лучше себя!

Михаил. Послушай, Варя, скажи мне все, слышишь, все, как на исповеди… Мне нужна твоя исповедь, Я требую этого. Ты и теперь живешь с ним, как с мужем?

Варенька. Нет, с тех пор, как Саша родился, не живу. Да и прежде… Я никогда его так не любила.

Михаил. Зачем же вышла замуж?

Варенька. Разве я знала? Разве об этом знают девушки? Ничего не должны знать, должны верить, как дурочки, что детей приносят аисты, или вот как Ксандра, — что люди траву едят и от этого дети родятся… А тут еще Любиньку замучили. Помнишь, ты сам говорил: «деспотизм любви — самый страшный из всех деспотизмов, — только бы на волю вырваться». Ну, вот и вырвалась. А с кем, мне было все равно. Ведь Николай еще лучше других… Да, ничего, ничего я не знала — и вдруг… Нет, Миша; не могу я говорить об этом, — не спрашивай… Этого никогда больше не будет… Но ведь было же; было… Знаешь, я теперь как обесчещенная девушка… Укрыться бы, спрятаться от всех и смыть страданиями свой стыд… Мне иногда так стыдно, так страшно; самой себе страшно. Когда я начинаю жалеть этою невыносимою жалостью и вся вдруг слабею, изнемогаю, и опять, опять… Спаси меня, Миша, от самой себя спаси!

Михаил. Не бойся. Варя! Я теперь знаю, что надо.

Варенька. Что? Скажи.

Михаил. Сделаешь?

Варенька. Сделаю.

Михаил. Объяви Дьякову решительно, что не поедешь с ним в Луганово и жить с ним не будешь. А если Сашку отнимут, — пусть отнимают судом. Пусть сами себя обесславят. Не бойся, хуже не будет. А потом — бежать…

Варенька. Бежать? Куда? С кем?

Михаил. Со мной. За границу, в Берлин.

Варенька. Но как же, Миша? Обмануть всех — Николая, папеньку, маменьку?