Федерико Гарсиа Лорка: Дом Бернарды Альбы

Служанка. Бернарда думает, что никто с ней не сладит, а не знает того, какую силу имеет мужчина среди одиноких женщин.

Понсия. Тут не только Пепе Римлянин виноват. Правда, в прошлом году он поглядывал на Аделу, и она была без ума от него, но ей нужно было держать себя в руках и не разжигать его. Мужчина есть мужчина.

Служанка. Кое-кто думает, что он не раз говорил с Аделой.

Понсия. Это правда. (Понизив голос.) И еще кое-что было.

Служанка. Уж и не знаю, что из всего этого выйдет.

Понсия. Я бы хотела очнуться за тридевять земель от этого дома, где все готовы друг другу горло перегрызть.

Служанка. Бернарда торопится со свадьбой, и еще, может быть, ничего не случится.

Понсия. Уж больно далеко дело зашло. Адела решилась на все, а остальные день и ночь настороже.

Служанка. И Мартирио тоже?

Понсия. Эта хуже всех. Так и клокочет злобой. Она видит, что Пепе не про нее, и, будь ее воля, в отместку утопила бы всех на свете.

Служанка. Ну и ведьмы!

Понсия. Просто женщины без мужчин, вот и все. В таких делах и про родную кровь забывают. Тсс! (Прислушивается.)

Служанка. Что такое?

Понсия (вставая). Собаки лают.

Служанка. Должно, кто-нибудь прошел мимо калитки.

Входит Адела в белой нижней юбке и облегающей тело безрукавке.

Понсия. Ты еще не легла?

Адела. Пришла напиться. (Берет со стола стакан и пьет.)

Понсия. Я думала, ты спишь.

Адела. Горло пересохло, я и проснулась. А вы что не отдыхаете?

Служанка. Сейчас ляжем.

Адела уходит.

Понсия. Пойдем.

Служанка. Да, не грех и на боковую, слава богу, заработали. Бернарда весь день не дает мне ни минутки отдохнуть.

Понсия. Забери лампу.

Служанка. Собаки прямо ошалели.

Понсия. Спать не дадут.

Выходят. Сцена остается почти в темноте.

Входит Мария Хосефа с овечкой на руках.

Мария Хосефа.

(Уходит с пением.)

Крадучись входит Адела, оглядывается по сторонам и выскальзывает в дверь, которая выходит на скотный двор. Через другую дверь входит Мартирио и настороженно останавливается на середине сцены. Она тоже в нижней юбке и кутается в короткую черную накидку. С противоположной стороны входит Мария Xосефа.

Мартирио. Бабушка, куда вы?

Мария Xосефа. Ты откроешь мне калитку? Кто ты?

Мартирио. Как вы очутились здесь?

Мария Xосефа. Я сбежала. А кто ты?

Мартирио. Идите спать.

Мария Xосефа. Ты Мартирио, теперь я вижу. Mapтирио, морда Мартирио. А когда у тебя будет ребенок? Я завела вот этого.

Мартирио. Где вы взяли эту овцу?

Мария Xосефа. Сама знаю, что это овца. Но почему бы овце не быть ребенком? Лучше овца, чем ничего. Бернарда, морда леопарда. Магдалена, морда гиены.

Мартирио. Не кричите.

Мария Xосефа. Правда. Кругом так темно. Ты думаешь, раз у меня белые волосы, я не могу иметь детей, а У меня вот есть дети, много-много. У этого ребенка будут белые волосы, и у него будет свой ребенок, а у того свой, и у всех волосы будут белые как снег, и мы будем как волны – одна, другая, третья. А потом мы все сядем, и наши белые волосы смешаются, и мы сделаемся пеной. Почему здесь нет пены? Здесь одни только траурные накидки.

Мартирио. Молчите, молчите.

Мария Хосефа. Когда у моей соседки рождался ребенок, я приносила ей шоколад, а потом она мне приносила, и так всегда-всегда. У тебя тоже будут белые волосы, но к тебе не придут соседки. Мне надо идти, но я боюсь собак. Ты проводишь меня? Я люблю чистое поле. Люблю и дома, но дома, где не запираются от людей, где женщины баюкают своих маленьких, а мужчины прохлаждаются у ворот. Пепе – великан. Вы все его любите. Но он вас сожрет, потому что вы пшеничные зерна. Нет, не зерна. Вы лягушки безъязыкие!

Мартирио. Полно. Идите спать. (Подталкивает ее.)

Мария Хосефа. Ладно, но потом ты мне откроешь, правда?

Мартирио. Обязательно.

Мария Хосефа (плача).