Теннесси Уильямс - Трамвай «Желание»

СТЭНЛИ. Ничего вы у нас не забыли, кроме просыпанной пудры да старых пустых пузырьков от духов… разве что пожелаете прихватить заодно и вот этот бумажный фонарик. Нужен? Бумажный фонарик?.. (Подходит к туалетному столику, схватил фонарик, сорвал с лампочки, протянул ей.)

Бланш закричала, словно не фонарик порвали — ее саму рвут на части. Надзирательница решительно двинулась к ней. С диким криком Бланш попыталась прорваться мимо надзирательницы. Мужчины за столом повскакали со своих мест. Стелла выбегает на крыльцо, Юнис за ней, успокаивать. Растерянно, перебивая друг друга, загомонили на кухне мужчины.

СТЕЛЛА (кидается в объятия подошедшей Юнис). Боже мой, Юнис, помогите! Что же они с ней делают! Да не давайте же так мучить ее! О господи, ну богом вас заклинаю, не мучьте же вы ее, не мучьте! Что они над ней вытворяют! Да что же это такое! (Пытается вырваться от Юнис.)

ЮНИС. Нет, нет, милая… не надо, не надо. Там вам не место, не ходите. Побудьте пока со мной и не смотрите на них.

СТЕЛЛА. Что же я сделала со своей сестрой! О господи, что я натворила!

ЮНИС. Все правильно, другого выхода у вас и не было. Ведь не здесь же ее оставлять… а куда ей еще деваться? Одна дорога…

Голоса мужчин становятся громче и заглушают разговор Стеллы с Юнис на крыльце.

СТЭНЛИ (выбежав из кухни). Эй! Доктор! Вошли бы сюда, что ли.

ВРАЧ. Жаль-жаль. Я обычно предпочитаю обходиться без этого.

ПАБЛО. Скверная история.

СТИВ. Да разве так делают. Сказать ей надо было.

ПАБЛО. Madre de Dios! Cosa mala, muy, muy, mala [12]!

Митч рванулся в спальню. Стэнли — наперерез, отталкивает в сторону, став на пути.

МИТЧ (в ярости). Это ты все подстроил, сука!

СТЭНЛИ. Брось этот треп! (Отталкивает его.)

МИТЧ. Убью! (Кинулся на него с кулаками.)

СТЭНЛИ. А ну, уберите этого слизняка!

СТИВ (хватая Митча). Хватит, Митч!

ПАБЛО. Верно. Чего уж тут поделаешь…

Митч, весь обмякнув, рухнул на стол, плачет. А тем временем надзирательница поймала Бланш, хватает ее за руку так, что уже не убежишь. Бланш отчаянно выкручивается, вцепилась в надзирательницу ногтями. Но плотная, сильная женщина мертвой хваткой берет ее за руки, Бланш с криком опускается на колени.

НАДЗИРАТЕЛЬНИЦА. А коготки-то вам придется подпилить. (Взглянула на вошедшего в спальню врача.) Смирительную рубашку, доктор?

ВРАЧ. Только в самом крайнем случае. (Снимает шляпу, после чего обесчеловеченная казенная безличность всего его прежнего облика исчезает — теперь это, скорее, уже просто человек, по-человечески понятный. Голос его, когда он подходит к Бланш и склоняется над ней, звучит мягко, успокаивающе, внушая, что ничего страшного не происходит.)

Стоило врачу окликнуть Бланш по имени, как ее страх несколько поулегся. Зловещие тени исчезают со стен, нечеловеческие голоса и рев джунглей замирают, да и ее безутешные рыдания унимаются.

Мисс Дюбуа.

Она повернулась и смотрит на него с отчаянной мольбой.

(Улыбнулся. Надзирательнице.) Нет, до смирительной рубашки у нас не дойдет.

БЛАНШ (тихо-тихо). Попросите ее отпустить меня.

ВРАЧ (надзирательнице). Отпустите.

Надзирательница отпускает Бланш. Стоя на коленях, та потянулась руками к врачу. Он бережно поднимает ее с пола, берет под руку и, осторожно поддерживая, выводит из спальни.

БЛАНШ (прижавшись к нему). Не важно, кто вы такой… я всю жизнь зависела от доброты первого встречного.

Картежники подались назад, когда Бланш с врачом проходят по кухне. Она идет за ним послушно и доверчиво, словно слепая, а он — ее поводырь. Когда они сходят с крыльца, Стелла, вся осев на ступеньках, со слезами зовет ее, кричит: «Бланш! Бланш! Бланш!» Бланш идет, не оглядываясь, с ней врач и надзирательница.

Вот они уже и завернули за угол, ушли. Юнис спускается к Стелле с верхнего этажа, на руках у нее малыш, завернутый в светло-синее одеяльце. Стелла, всхлипывая, приняла малыша из ее рук. Юнис вышла на кухню, где все мужчины, кроме Стэнли, уже снова молча уселись на свои места за столом.

СТЭНЛИ (вышел на крыльцо,стоит на ступеньках, смотрит на жену. Не совсем уверенно). Стелла…

Она плачет безутешно, безудержно, взахлеб. И есть для нее какая-то странная сладость в том, что теперь она может, не сдерживая себя, оплакивать сестру, которая больше для нее уже не существует.

(Вкрадчиво, нежно.) Да ну же, родная… Любимая!.. Ну-ну, любимая!.. Ничего… ничего… (Опустился возле нее на колени, пальцы его подбираются к вырезу ее блузки.) Ну, ну, любимая! Ничего… ничего…