Дмитрий Мережковский - Романтики (пьеса в 4-х действиях)

Голос Фени.Будьте спокойны, барин, никто не услышит.

Выходят на площадку лестницы. Варенька, одета по-дорожному, в шляпе с вуалью, Душенька и Ксандра. Все сходят вниз по лестнице.

Михаил (наливая бокалы) . Посошок на дорожку… Ах, мои милые, милые девочки, я так счастлив сейчас, как никогда еще не был, и, может быть, никогда уже не буду. Я чувствую силу в себе бесконечную – вашу силу, вашу Любовь. Я силен, как титан Пpoмeтeй… (Вдруг усмехаясь). Гм… гм… господин Прометей, господин Хлестаков…

Ксандра.Что ты, Миша? Какой Хлестаков?

Михаил.Из «Ревизора» Гоголя. Это Белинский дразнит меня: «господин Хлестаков, залетевший в пространства надзвездные»…

Душенька.Полно, голубчик, ой, полно! А то опять будет щекотно…

Ксандра.Твой Белинский – просто дурак!

Михаил.Нет, не он, а мы дураки. Дон-Кихоты, безумцы, романтики. Самые смешные люди в мире. Ну и пусть. Пусть над нами смеются взрослые, важные, умные. Не бойтесь друзья, не они, а мы победим, мы, смешные, победим смеющихся!

Душенька.Смотрите, смотрите, солнышко!

Михаил.Да, вот оно, солнце великого дня! (Раздавая бокалы). За что же выпьем, девочки?

Душенька.За Варьку.

Ксандра.Нет, сначала за всех, за наш союз!

Михаил.Да, первый бокал за него. Да будет он крепок и вечен, как это вечное солнце. Благослови, святое солнце нас святой союз!

Подносят бокалы, чокаются и пьют

Душенька.Ну, а теперь за Варьку.

Михаил. Да, за нее. Нынче с женщиной-матерью и земля, наша мать, как раба, закована, поругана. Но восстанет, свободная, и будет, как Жена, облаченная в Солнце. [28]За освобожденную женщину – Освободительницу мира!

Пьют.

Михаил.Ну, а третий, последний, за что?

Варенька, Душенька и Ксандра.За тебя, за тебя, Мишка! За нашего освободителя! За второе наше солнышко.

Михаил.Нет, не за меня, а за то, что я люблю больше чем себя самого – за освобождающую истину. Помните то, что я вам говорил. – Восторг разрушения – восторг созидания. За разрушающую и созидающую Истину – солнце всех солнц!

В Луганове, в доме Дьякова, большая неуютная комната. Одна дверь в прихожую, другая – в кабинет. Два окна – одно на двор, с флигелями и службами, другое – в поле. Вечер. Дождь.

Дьяков и Митенька сидят за столом, уставленным закусками и бутылками.

Митенька.Да, брат, скучно на этом свете, а есть ли другой – неизвестно…

Дьяков.Не философствуй, ради Бога! И без того тошно.

Митенька.А ты чего куксишься? Лей!

Дьяков.Не хочу.

Митенька.Ну что же мне с тобой делать? Ну, хочешь, спляшу? (Наигрывает на гитаре).

Дьяков.Полно. Митя, оставь. (Глядя в окно). Эк, зарядил.

Митенька.Ничего, дождик тепленький березовым веником пахнет. Озимым хорошо.

Дьяков. Тоска. Едем, что ли?

Митенька. Едем.

Дьяков. Куда?

Митенька.Неизвестно, куда. Прямо к цыганкам закатимся. Тряхнем стариной – по-улански. Закутим, замутим, пустим дым коромыслом, завьем горе веревочкой.

Дьяков.Да ведь и там тоска… А у этой, как бишь ее, у Апельсины Лимоновны бородавка на носу с рыжим волосом…

Митенька.Это что – бородавка, а вот была у нашего дивизионного – целый пук волос на переносице, – как рассердится, так дыбом и встанут. Противно!

Дьяков (опять глядя в окно). Нет, не березовым веником махнет, а червем дождевым. Знаешь, черви такие – длинные, розовые, слизкие. Препротивные… А намедни дворнику Михею боров палец укусил: резал Михей борова да не дорезал: а тот взбесился, вырвался и укусил, вся рука сгнила, антонов огонь [29]сделался… Говорят, у всех животных. когда они бесятся, слюна ядовитая… и у «бешеного зайца» тоже?

Митенька.Экая дрянь тебе в голову лезет!

Дьяков.Тоска!

Входит Лаврентьич.

Дьяков, Лаврентьич и Митенька.

Дьяков.Чего тебе?

Лаврентьич.У Сашеньки животик болит.

Дьяков.Ну, что ж. поболит и пройдет.

Лаврентьич.Не послать ли за фершалом?

Дьяков.Пошли.

Лаврентьич.Аль бобковою мазью потереть пупочек?

Дьяков.Потри.

Лаврентьич.Да ведь я, чай, не мамушка.