Алексей.Мне все равно. Решайте вы.
Кикин.Как за тебя решить? (Вглядываясь). Да что ты какой сонный, ваше высочество? будто не в себе? Аль и вправду неможется?
Алексей.Устал я очень…
Долгорукий.А ты реши, – и сразу полегчит. Воля будет. Аль воле не рад?
Алексей.Воля! Воля! (Помолчав). Нашли вы мне место какое?
Кикин.Нашли: поезжай в Вену к цесарю; там не выдадут. Цесарь-де сказывал, что примет тебя, как сына.
Кикин ставит перед Алексеем на стол чернильницу, кладет перо и бумагу.
Кикин.Ну-ка, пиши.
Алексей.Что?
Кикин.Ответ батюшке.
Алексей.Как же так сразу?
Кикин.А так и пиши (диктует, Алексей пишет). «Всемилостивейший государь батюшка. Получив ваше письмо милостивое и повинуясь воле родительской, взял я ныне резолюцию: ехать к вам в Копенгаген»…
Алексей (положив перо). Погоди, Васильич, подумаю.
Кикин.Чего думать? Пиши, говорят!
Алексей.А, может, лучше в монахи, а?
Кикин.Ну, пиши: в монахи.
Алексей.Да ведь говоришь: не пострижет?
Кикин.Тьфу! Ни в кузов, ни из кузова!
Долгорукий.Экий ты какой нерешимый, ваше высочество!
Кикин (вставая). Пойдем, князь. С ним не сговоришь.
Алексей.Стой, погоди.
Кикин (вытирая платком лоб). Э, черт, ажио пот прошиб!
Алексей.Ну, ладно, сказывай.
Кикин (диктует). «Взял я ныне резолюцию: ехать к вам в Копенгаген, ни мало не мешкая, дабы исправить себя к наследству, и, яко сын покорный, стараться подражать деяниям вашего величества. Боже сохрани вас на многие годы, дабы я еще долго радоваться мог столь знаменитым родителем. Сынишка твой»… Нет, лучше по-немецки: «Meines gnädiges Vaters gehorsamste Diener und Sohn, Alexis». [17]
Кикин запечатывает письмо.
Алексей.Погоди, я сам…
Кикин.Нет, уж полно, опять передумаешь. А вот и курьер.
Входит Румянцев.
Долгорукий.За письмом, господин капитан?
Румянцев.Так точно, ваше сиятельство.
Кикин.Готово. (Подает письмо). Поезжай с Богом. Скажи государю, что царевич за тобою будет.
Румянцев.Слушаю-с. Едешь, царевич?
Алексей.Еду. Только ты, Иваныч…
Румянцев.Чего изволишь, ваше высочество?
Алексей.Ничего. Ступай.
Румянцев.Будь здрав, государь. Хоть на прощанье-то ручку пожалуй!
Целует руку Алексея, кланяется и уходит.
Кикин.Пора и нам, царевич. Господам-Сенату доложим, что едешь к батюшке. Денег займем да пассы фальшивые выправим: будешь польский кавалер Коханский. Собирайся-ка в путь. Заутра и выедешь.
Долгорукий.Каретку пришлем на рессорах аглицких, – как в люльке поедешь.
Кикин.Держи путь на Яригу, Гданск, а оттуда свернем на Бреславль; да прямо в Вену к цесарю. (Наливает рюмки и чокается). Ну, государь, за твое здоровье, за путь счастливый, за волю вольную!
Долгорукий.За царя Алексея, надежу Российскую!
Пьют, целуют руку Алексея и уходят.
Алексей (один, напевает).
Огни горят горючие,
Котлы кипят кипучие,
Ножи точат булатные.
Хотят тебя зарезати…
(Зовет). Афанасьич! Афанасьич!
Входит Афанасьич.
Афанасьич.Чего изволишь, царевич?
Алексей.Сбери-ка, что надобно, в путь против прежнего, как в немецких краях со мною было.
Афанасьич.Слушаю-с, государь. К батюшке ехать изволишь?
Алексей.Бог знает, к нему или в сторону…
Афанасьич.Ваше высочество, куды в сторону?
Алексей.Хочу посмотреть чужих краев, как люди вольно живут… (Помолчав) . Любишь ты меня, Иван?
Афанасьич.Сам знаешь: рад хотя б и живот за тебя положить!
Алексей.Ну, так смотри, никому не сказывай: в Вену еду, к цесарю… Что ж ты молчишь?
Афанасьич.Что мне говорить, царевич? Воля твоя, А чтобы от батюшки бежать, я не советчик.
Алексей.Чего для?
Афанасьич.А того: коли удастся, ладно, а коли нет, – пропадешь.
Алексей.Ну, что ж, один конец!
Молчание.
Алексей.Ступай. Скорей укладывай, чтоб все готово было к завтраму. Заутра и еду.
Афанасьич уходит.
Алексей (один, подойдя к окну, открывает его). Журавли! Журавли! (Протягивая руки к небу). Батюшки, голубчики, родимые! Да неужто и вправду?.. Воля! Воля! Воля!
Читать дальше