Анатолий Гуницкий: Смерть безбилетнику!

Рубашка. Ага, сознался!

Полная. Разве вы не знаете, что за безбилетный проезд положено платить штраф? Зачем же вы убежали от контролёра?

Берет. Денег нет… мало…

Худая. Денег нет? Ишь! А работать надо, тогда и деньги будут!

Пальто. Это, впрочем, спорно.

Берет. Я работаю.

Худая. Плохо работаешь! Все платят, а он нет! Нет, не выйдет, надо как все!

Толпа умеренно гудит.

Полная. Кто ещё желает высказаться?

Старик. Дайте мне. (Молодому.) Мальчик, помоги… (З абирается на трибуну.) Вот так, хорошо. Я так скажу — много слов, мало дела! Разговариваете, разговариваете, а враг — не дремлет! Мы раньше с ними не разговаривали! Моё мнение — всё запретить!

Всеобщее недоумение.

Полная. Вы по существу дела говорите!

Старик. По существу? А по существу так. Мы в девятнадцатом с ними не разговаривали! И в тридцать седьмом! И в сорок девятом! И даже в шестидесятом! И в семьдесят…

Полная. Ближе к делу! Что вы тут цифрами жонглируете? По сути высказывайтесь, а нечего сказать, так освободите трибуну!

Старик. А говна не хочешь? Не хочешь говна-то, а?

Пальто. Он, похоже, сталинист!

Старик. Да, я сталинист! И горжусь этим! Мне ещё Брежнев удостоверение дал!

Пальто. Брежнев? При чем тут Брежнев? Какой-то политический астигматизм!

Старик. Запретить, запретить! А кто не согласен, тех по законам военного времени… Ох! (хватается за сердце)

Блондинка. Вызовите врача, ему же плохо!

В толпе невообразимый шум. Старика уводят.

Кепка. Должен заметить, что предыдущий оратор во многом был прав, хотя нельзя не признать… Его классовое сознание было сформировано… Сложное, противоречивое, смутное время!

Рубашка. Хватит философии! Старик всё верно сказал, расстрелять и точка!

Толпа очень гудит.

Шляпа. Смертная казнь отменена.

Полная. Нам не смерть нужна, а справедливое решение.

Кепка. Вообще-то и смерть может быть справедливой. Но лично мне — всё равно.

Рубашка. Верно! Смерть — это самое справедливое решение! Видели спектакль? Вот так и нужно поступать!

Пальто. Я, к сожалению, спектакль не видел, но нельзя же отождествлять искусство и жизнь.

Полная. Надо по-справедливости. Как народ решит, так и будет.

Пальто. Народ — понятие растяжимое.

Голоса. Это он загнул! — А чего, можно и расстрелять! — Давай!

Полная. Прения продолжаются!

Худая. Можно мне? (Робеет.) Ой… Я не знаю как тут и что, а вот только скажу. вчера купила свёклу, пришла домой, а это лук! Купила редиску, а это помидоры! Купила помидоры, а это сельдерей! Купила сыр, а это сардельки! Сколько же всё это будет продолжаться?

Полная. Продолжаем заседание!

Шляпа. Давайте отпустим этого человека и пойдём домой, смотреть телевизор. Сегодня футбол, а потом десятая серия.

Рубашка. А я предлагаю его расстрелять! Другим неповадно будет!

Пальто. Отпустить как бы нельзя, а расстреливать неэтично. Толстой и Швейцер учили другому.

Рубашка. Вспомнили! Толстой! Тогда и автобусов-то не было!

Пальто. Надо разобраться, всё взвесить. И презумпция невиновности…

Шляпа. В таком случае, надо выяснить, кто кроме многоуважаемого контролёра, является свидетелем совершенного преступления? Кто ещё видел, что этот человек ехал без билета?

Полная. Люди говорят. Народ зря не скажет.

Шляпа. Кто говорит? Конкретно? (Худой) Вот вы, видели?

Худая(в ужасе). Я? Что же я-то?

Шляпа. Именно вы.

Худая. Я — как все, и в газетах писали…

Шляпа. Уходите от ответа. Нехорошо.

Худая(кричит). Нет! Не видела я! Не видела! Сначала говорят, что он, а теперь — вроде как и не он! Я — как все!

Шляпа. Получается, что кроме контролёра свидетелей нет.

Контролёр. Я восемнадцать лет билеты проверяю! Или даже двадцать шесть! Меня всегда на самые трудные участки ставили — и там я работу налаживал. Воды не было, газа и даже тока, а билеты всё равно брали! Я заслуженный контролёр республики!

Шляпа. Да, но нужны доказательства, понимаете?

Рубашка. Зачем? Мы и так ему верим!