Жан-Клод Грюмбер - Дрейфус... Ателье. Свободная зона

Зина.Что ты хочешь сказать своим «вот так»?

Мотл.В самом деле, что?

Арнольд.Люди понимают лишь то, что хотят понять, то, что их устраивает, и ничего другого!..

3ина.В Варшаве, возможно, но не здесь!..

Арнольд.Здесь тоже, здесь тоже, везде!

Зина.Нет, сударь! Нет! Не надо! Не везде! Не здесь!

Арнольд.Да, сударыня! Да! Везде! Дураки и мерзавцы есть везде!

Морис( швыряет внезапно свой текст между Зиной и Арнольдом и кричит ). Вы перестанете драть глотку?

Всеобщее смущение, молчание. Тогда он продолжает более спокойным тоном.

Репетиция окончена.

Мотл подбирает брошенный Морисом текст. Морис берет его и цедит сквозь зубы.

Всего хорошего!

Уходит.

Залманна корточках перед печкой, он разжигает огонь. Входит Мишель.

3алман.Ты уже здесь?

Мишель( подходит и греется у печки ). «Лучше прийти на четверть часа раньше, чем хотя бы на одну минуту позже».

3алман.Ах вот как! Есть такая поговорка?

Пауза.

Однажды, много лет назад, я был тогда еще молодым и красивым… ну, скажем, был тогда еще молодым… моя мать мне сказала: «Ступай-ка ты к дяде в Броды, там ты, может быть, станешь ученым или еще кем-нибудь! И Господь однажды в своем ослеплении, может, и тебе назначит хорошую судьбу, хотя ты и бандит, проходимец и тупица». Мой дядя в Бродах был вроде раввина, он хорошо зарабатывал, у него были ученики, он, кроме того, продавал билетики со счастьем и еще кое-чем занимался, словом — концы с концами сводил… Ну, я распрощался со всеми, что я буду спорить? Ступай в Броды? Пойду в Броды… Но вместо того, чтобы идти туда обычным путем, я решил где взять напрямик, где срезать угол, шел то там, то здесь, день все вверх, день — все вниз, я тянул, тянул, а время шло… Однажды, много позднее, когда у меня уже начала пробиваться борода, я встретил неподалеку от Бродов какого-то безумного старика с растрепанной бородой, он бежал, как угорелый, будто за ним гнался дьявол!.. Это был мой дядя из Бродов! Я ему говорю: «Куда бежишь ты, дядя, в твоем возрасте, один, под дождем?» Шел дождь… Он узнает меня и начинает плакать и благодарить Господа за то, что он до этого времени задержал меня в дороге: всех его учеников насильно завербовали в армию. Броды принадлежали уже не Польше, а Российской империи, царю, и царские солдаты явились и силой взяли всех мужчин, которые имели растительность на лице и кое-что в штанах и могли стоять хотя бы на одной ноге. Он же убежал, опасаясь, как бы демоны не опомнились и не прихватили также и его, несмотря на его преклонный возраст, седые волосы, расширение вен и ревматизм. С тех пор я всегда и везде опаздываю!..

Мишель.В 1895 году тебе было сколько лет?

Залман.Сколько мне было лет в 1895 году? По правде говоря, в вопросе о возрасте трудно быть точным даже в пределах нескольких лет. Мой отец не торопился записывать своих детей, он ждал, пока их будет побольше, чтобы не ездить несколько раз… А потом, так много их помирало в младенчестве. Словом, с точностью до одной ездки скажем, что в 1895 году мне было между двадцатью пятью и тридцатью, лет двадцать восемь, для ровного счета.

Мишель.Гм!.. Гм!.. двадцать восемь… В то время ты слышал какие-нибудь разговоры о капитане Дрейфусе?

3алман.О ком?

Мишель.О капитане Дрейфусе, еврее, который был капитаном во Франции и у которого в то время были большие неприятности…

Залман.Да… да… вполне вероятно… ну и что?

Мишель.Ничего. Морис написал пьесу о нем, мы будем ее играть, попытаемся, по крайней мере…

Залман.Такую старую историю?

Мишель.Морис хочет показать, что, даже будучи капитаном, еврей не может избавиться от неприятностей.

3алман.И чтобы сказать об этом, он написал пьесу? Он что, сумасшедший?

Мишель.Он также хочет сказать, что пока люди не полюбят друг друга, всегда может случиться дело Дрейфуса, погром и другие мерзости в этом же роде…

Залман.А с чего бы это люди стали любить друг друга?

Пауза.

Дело Дрейфуса… да… да… о нем много говорили, а потом прошло время, пришли к нам собственные несчастья, собственные заботы, я в это время жил в Кракове, да, до 1902 года жил в Кракове. Не будучи капитанами, мы все равно свою порцию получили сполна, и, поверь, нам было не до Франции, и мы позабыли о капитане и всех их скверных историях.