Анатолий (Джордж) Гуницкий: Она как все или Wild Thing

Муза.Тебе самому это интересно?

Феофан.Ну, раз пишу. Жить на что-то нужно?

Муза.Наверное.

Феофан.Наверное.

Муза.Еще я видела — там на этих листах, есть интервью. Большое такое.

Феофан.Ну, это с этим, который... да, с ним коротко не выходит. Вглубь всегда копает. Широко так.

Муза.Вглубь чего?

Феофан.Вглубь всего... вглубь вообще... вглубь как в таковую.

Муза.А-а-а... Но тут такие он странные фразы говорит! В этом интервью... Ну вот, например... (Читает.) «Я не слишком уверен, что это так. Россия всегда была частью Европы. Но и не очень уж она этой самой частью была. В большей степени больше не была частью, чем была. Немало напоминала Азию при этом. Но если и была, то будто бы и не была.» — «Вы так, в самом деле, считаете?» — «Да, разумеется! Но вот иногда задумаешься об этом — и ничего. Есть замечательная книжка по поводу Европы, такой здоровенный, пухлый, рыхлый, жирный, плотный том, не помню, кто его написал... там Европа рассматривается не так, как обычно — с юга на север или с севера на юг, а с востока на запад.» — «Но согласитесь, ведь в тоже время. Разве нет?» — «Ну как сказать. С другой стороны, куда не посмотри, то и.... А ведь у нас в культуре, и не только в культуре, вовсе нет ничего от Востока. Больше все-таки от среднего Запада, что ли». — «Ну а что же тогда?» — «Мне так не кажется. Или есть разве малость от ближнего Востока, но и не очень много. Так. Вот, примерно, на один миллиграмм. Или даже намного меньше».

Пауза.

Муза.Кто ему вопросы эти задает? С кем он разговаривает?

Феофан.Со мной. Неужели не понятно? Эх, знала бы ты, кем мне только не доводилось работать.

Муза.Я как-то не все поняла в его ответах... и в твоих вопросах тоже.

Феофан.Слова — они нередко есть нечто большее, чем просто слова.

Муза.Да. Возможно.

Феофан.Актером я тоже был. Но не очень долго. И в провинции довелось пожить. Нет, не по мне вся эта экзотика, совсем не по мне. Потом расстался с Мельпоменой — и началось. Лифтером, кочегаром... поколением дворников и сторожей... Надоело! Жизнь в ритме сутки через трое. Да-а-а... в юности — и в ранней, и в средней, да и в поздней... я грешил стихосложением в меру, сочинял лирические стишки, особенно когда влюблялся, выдумывал из себя некие бунтарского толка тексты, для одной достославной рок-группы, потом сочинил десяток рассказов... Нет, даже больше!.. Да как-то не туда все это... Пишу вроде бы как чего-то, буквы сцепляю, слова друг над друга нанизываю... но о чем? и куда? Ничего особенно меня и не волнует, живу себе и дальше живу. Все же потом пошел по редакциям. Вроде бы ничего получается, но... не берут! Или берут, но будто бы и не берут. То есть как бы все равно потом берут, но вдруг что не так, то это... стилистика, мелкотемье как бы всякое... быстро, в общем, я понял — до Джойса мне далеко. И до Пруста. До Аксенова тоже. И даже до этого вот... да и до того. Однако вижу чувствую даже знаю, что другие-то печатаются, но ведь они также не больно какие они пронзительные гении...Стал я, на всякий случай, присматриваться. И вижу, что каждый свою лунку долбит. Самое для них важное — не то, чтобы круто написать, нет — но вот премию бы получить побольше. Один — пишет про спорт, другой — про наркоманов- земледельцев, производственную тему некоторые еще копают, про любовь к кошакам, про эмигрантов из Азии, про ментов, разумеется, и еще про секс очень многие пишут....

Муза.А ты? Ты разве нет... странно, оу...

Феофан.Ну да, у тебя один интерес. Одной лишь, главной для тебя, думы страсть! Ах, ах, ах! У меня-то своей темы никогда не было, и вообще, кроме Крыма и маленького, узенького куска Кавказа я нигде и не был. Ну, в Суоми стране разок, полтора с четвертью дня. Бутылку водки там продал, в Турку. И ничего особенного не заметил, не увидел.

Муза.А в Тибете? А в Польше?

Феофан.Сижу я однажды в котельной, дежурю.

Муза.А в Финляндии? А в Италии?

Феофан.Сижу я там, курю.

Муза.А в Ирландии?

Феофан.Голова пустая совершенно, хотя был трезв.

Муза.А во Франции?

Феофан.Стал журнальчики листать, почитывать, которые сменщики оставили. Чего я тогда не узнал! Во что только не врубился! Потом достал другие журналы и газеты... тоже полистал. И понял, что нужно делать! Вывел из всего прочитанного среднее арифметическое рецепт очень простой — писать можно, о чем хочешь. Если про музыкалку говорить, то тут все так несложно оказалось... сходил на концерт, послушал, потусовался немного, — и потом написал. Или про диск какой-нибудь... или интервьюшку взять с какой-то звездой — полу-звездой и еще чего-то такое. За несколько месяцев преотличнейшим образом набил себе руку. То в один журнал, то в другой... газеты, сайты всяческие, на радио кручусь, иногда даже и на ТВ. Мовизм, квазивовизм, новый пофигизм, ультраконцептуализм... прочие новые формы — это как бы все для души! Потом! Порой! Когда-нибудь дальше. Поэтому, когда ты со своей программой максимум появилась в моем скромном жилище, в одеянии богини, воспевающий Ахиллеса, Пелеева сына, то я — простой окололитературный обыватель, не знал, и что думать! У меня и не могло быть Музы!