Борис Акунин: Чайка

Садятся.

( Щебечет. ) Сядем и будем говорить, говорить. Хорошо здесь, тепло, уютно… Слышите — ветер? У Тургенева есть место: «Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть теплый угол». ( Вздрагивает, сбивается с легкого тона. ) Я — чайка… Нет, не то. ( Трет себе лоб. ) О чем я? Тургенев… «И да поможет Господь всем бесприютным скитальцам…» Ничего. ( Рыдает ).

Треплев. Нина, вы опять… Нина!

Нина. Ничего, мне легче от этого… ( Берет себя в руки. ) Я уже два года не плакала. Вчера поздно вечером я пошла посмотреть в саду, цел ли наш театр. А он до сих пор стоит. Я заплакала в первый раз после двух лет, и у меня отлегло, стало яснее на душе. Видите, я уже не плачу. ( Берет его за руку, в которой Треплев все еще сжимает револьвер, гладит. ) Итак, вы стали уже писателем… вы писатель, я — актриса… Попали и мы с вами в круговорот… Жила я радостно, по-детски — проснешься утром и запоешь; любила вас, мечтала о славе, а теперь? Завтра рано утром ехать в Елец в третьем классе… с мужиками, а в Ельце образованные купцы будут приставать с любезностями. Груба жизнь!

Треплев( рассеянно — он думает о своем ). Зачем в Елец?

Нина. Взяла ангажемент на всю зиму. Пора ехать. ( Встает. )

Треплев( схватив ее за руку и насильно удерживая — он уже не рассеян, а возбужден; говорит все быстрее, а под конец почти исступленно ). Нина, я проклинал вас, ненавидел, рвал ваши письма и фотографии, но каждую минуту я сознавал, что душа моя привязана к вам навеки. Разлюбить вас я не в силах, Нина. С тех пор как я потерял вас и как начал печататься, жизнь для меня невыносима — я страдаю… Молодость мою вдруг как оторвало, и мне кажется, что я уже прожил на свете девяносто лет.

Она в ужасе вырывает руку и отскакивает. Он проворно опускается на колени и целует пол, где она только что стояла.

Я зову вас, целую землю, по которой вы ходили; куда бы я ни смотрел, всюду мне представляется ваше лицо, эта ласковая улыбка, которая светила мне в лучшие годы моей жизни…

Нина( растерянно ). Зачем он так говорит, зачем он так говорит?

Треплев. Я одинок, не согрет ничьей привязанностью, мне холодно, как в подземелье, и, что бы я ни писал, все это сухо, черство, мрачно. Останьтесь здесь, Нина, умоляю вас, или позвольте мне уехать с вами!

Нина в панике быстро надевает шляпу и тальму, причем шарфик соскальзывает на пол.

Нина, зачем? Бога ради, Нина… ( В голосе угроза, поднимает руку с револьвером. )

Пауза.

Нина( дрожащим голосом ). Лошади мои стоят у калитки. Не провожайте, я сама дойду… ( Не выдерживает, нервные слезы. ) Д-дайте воды…

Треплев( дает ей напиться; он вновь перешел от возбуждения к отстраненной рассеянности, даже холодности ). Вы куда теперь?

Нина( стучит зубами о стакан ). В город.

Пауза.

Ирина Николаевна здесь?

Треплев. Да… ( Недобро усмехается. ) В четверг дяде было нехорошо, мы ей телеграфировали, чтобы она приехала.

Нина( решительно отставляет стакан и, глубоко вздохнув, говорит поставленным, актерским голосом. ) Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? Меня надо убить. ( Картинно склоняется к столу. ) Я так утомилась! Отдохнуть бы… отдохнуть! ( Поднимает голову, следит за его реакцией. ) Я — чайка… не то. Я — актриса. Ну да! ( Услышав смех Аркадиной и Тригорина, прислушивается, потом бежит к левой двери и смотрит в замочную скважину. ) Он здесь! ( Возвращаясь к Треплеву. ) Ну да… Ничего… Да… он не верил в театр, все смеялся над моими мечтами, и мало-помалу я тоже перестала верить и пала духом… а тут заботы любви, ревность, постоянный страх за маленького… я стала мелочною, ничтожною, играла бессмысленно… я не знала, что делать с руками, не умела стоять на сцене, не владела голосом. Вы не понимаете этого состояния, когда чувствуешь, что играешь ужасно. Я — чайка. Нет, не то… Помните, вы подстрелили чайку? ( Показывает на чучело. ) Случайно пришел человек, увидел и от нечего делать погубил… Сюжет для небольшого рассказа. Это не то… ( Трет себе лоб. ) О чем я?.. Я говорю о сцене. Теперь уж я не так… я уже настоящая актриса, я играю с наслаждением, с восторгом, пьянею на сцене и чувствую себя прекрасной. А теперь, пока живу здесь, я все хожу пешком, все хожу и думаю и чувствую, как с каждым днем растут мои душевные силы… ( Торжественно, голос звенит. ) Я теперь знаю, понимаю, Костя, что в нашем деле — все равно, играем мы на сцене или пишем — главное не слава, не блеск, не то, о чем я мечтала, а уменье терпеть. ( Приближается, мягко отводит его руку с револьвером, понижает голос. ) Умей нести свой крест и веруй. Я верую, и мне не так больно, и когда я думаю о своем призвании, то не боюсь жизни.