Юджин О'Нил: Крылья даны всем детям человеческим

Элла(успокоившись, признательно). Спасибо.

Джим(с гордостью). Теперь они не посмеют. Я любого из них в порошок сотру. (Протягивает руки и напрягает бицепсы.) Потрогай, какие мускулы.

Элла(робко трогает его руку, с восторгом). Вот это да!

Джим(покровительственно). Ты, Краснощечка, никого не бойся, когда я рядом.

Элла.Джим, не называй меня так, пожалуйста.

Джим(раскаиваясь). Не обижайся, я не знал, что это тебе не нравится.

Элла.Ужасно не нравится.

Джим.А ты не обращай на них внимания. Завидуют они тебе, понимаешь?

Элла.Завидуют? Почему?

Джим(показывая на ее лицо). Да вот из-за этого. Красивое оно у тебя. Румяное, беленькое.

Элла.А мне не нравится!

Джим.Оно красивое… такого… ни у кого нет.

Элла.А я его ненавижу. Я бы хотела быть черной… как ты.

Джим(с испугом). Что ты, что ты! Тогда б тебя задразнили вороной, шоколадкой или трубочистом.

Элла.Ну и пусть.

Джим(нахмурившись). А то и черномазой.

Элла.Ну и пусть!

Джим(робко). Пусть?

Элла.Да, мне все равно.

Неловкое молчание.

Джим(внезапно). Знаешь, Элла… С того дня, как я ношу твои книги в школу и из школы, я три раза в день ем мел. Мне парикмахер Том посоветовал. Он говорит, что от этого я стану белым. (С надеждой.) Как — я еще не посветлел?

Элла(утешая его). Да, кажись… Самую капельку.

Джим(притворяясь беззаботным). Похоже, этот Том наврал и посмеялся надо мной! От мела меня только мутит…

Элла(с любопытством). А зачем тебе хочется быть белым?

Джим.Потому что… да просто… мне белая кожа нравится больше.

Элла.А мне нет. Мне черная больше нравится, хочешь, поменяемся? Я буду черной, а ты… (Хлопает в ладоши.) Вот было бы здорово, если бы так случилось!

Джим(неуверенно). Да… быть может…

Элла.Меня б тогда все звали Вороной, а тебя Краснощечкой!

Джим.Пусть бы попробовал кто-нибудь называть тебя черномазой! Я убил бы сразу!

Долгая пауза. Затем Элла застенчиво берет мальчика за руку. Они смотрят друг на друга, стараясь не приближаться.

Элла.Я тебя люблю.

Джим.И я тебя люблю.

Элла.Хочешь быть моим милым?

Джим.Да.

Элла.А я буду твоей подружкой?

Джим.Да… (Торжественно.) Вот… клянусь — ни один из этих типов отныне не назовет тебя Краснощечкой! Не то придется иметь дело со мной.

Солнце зашло. Улицу окутали сумерки. Из-за угла выходит шарманщик. Наигрывает "Анни-Руни". Держась за руки, дети слушают. Шарманщик, кончив крутить шарманку, уходит. Становится совсем темно.

Элла(внезапно). Господи, до чего темно! Достанется мне.

Джим.И мне.

Элла.А мне все равно.

Джим.И мне.

Элла.Встретишь меня завтра, когда пойдешь в школу?

Джим.Конечно.

Элла.Ну, я бегу теперь.

Джим.И я.

Элла.Я люблю тебя, Джим.

Джим.Я люблю тебя, Элла.

Элла.Помни же.

Джим.И ты помни.

Элла.До завтра.

Джим.До завтра.

Они бегут в разные стороны, потом оба сразу останавливаются и оборачиваются.

Элла.Не забудь же!

Джим.Никогда! Клянусь!

Элла.Лови! (Она посылает ему воздушный поцелуй и в страшном смущении убегает.)

Джим(потрясенный). Боже! (Поворачивается и убегает.)

Действие происходит на том же перекрестке. Прошло девять лет. И снова в разгаре весна, и снова вечер, несколько более поздний, чем в первой сцене. Ничто почти не изменилось. На одной улице по-прежнему живут белые, на другой черные: по-прежнему облеплены людьми пожарные лестницы, и та же бакалейная лавка на том же самом углу. Только ритм улицы стал каким-то механическим, потому что пар и лошади теперь вытеснены электричеством. Шагают взад и вперед белые и черные прохожие. Смеются почти так же, как в первой сцене. С улицы белых доносится пение; высокий тенор гнусаво тянет: "Хотел бы я обнять девчонку…", а негр словно отвечает ему: "И только дружбу получил я в ответ…" И снова, как только прекращается пение, на обеих улицах раздается смех. Наконец наступает тишина.