Ярослава Пулинович: Наташина мечта

Где-то потом две недели прошло. Воспитка по ходу про девятку забыла. А я хожу и все о Валере думаю — как он там? Где он там? Увидеть его хочу — сил нет. И че делать — не знаю. Отзываю я Светку и говорю, Светич, я, кажется, того… Че-то со мной нездоровая какая-то фигня происходит. А Светич — ну ты че, говорит, Натка, не понимаешь, че делать надо? Иди к нему, скажи, здравствуй, зайка, я твой кролик и все в таком духе. Накрасься там, наведи красоту, че теряться-то, жизнь ведь одна. Вот Светка дура так-то, а иногда такие вещи говорит, просто, блин, откуда берется, спрашивается. Ну я такая думаю — да, надо действовать. Накрасилась, заколочку косоглазинскую нацепила и в редакцию. Пришла вся такая мадонна из картона, в кабинет зашла, смотрю — сидит. Пишет че-то. Я ему — привет, Валера. А он мне — здравствуй, Наташа, чаю хочешь? Я такая — хочу. Он говорит — садись за стол, рядом, щас чайник поставлю. Я села, сижу и че сказать не знаю. Нет, все понимаю, понимаю, что он человек, как это, высокой, блин, культуры, что про музыку там надо, про фильмы. А какие у нас в детдоме фильмы? Хотела про музыку, а в голове как заест: «Забирай меня скорей, увози за сто морей….» Песня такая есть, знаете, может, мы под нее на дискачах все время колбасимся. А он такой конфеты достает, говорит — ты угощайся, Наташа, не стесняйся. Только у меня работы много, мне писать надо и в комп свой опять уставился. А я сижу, конфеты лопаю и на него так зырк все время, смотрю. Красивый он. Ресницы, как у девочек длинные. Вот никогда не думала, что по такой фигне запарюсь когда-нибудь, а тут смотрю и думаю — ресницы, как у девочек… А он все пишет, пишет че-то. А я смотрю, уже чай допила, уже типа уходить надо, а я все смотрю и смотрю. И, главное, че сказать не знаю! В первый раз такое было… Потом он говорит — тебя, Наташа, наверное, уже воспитательницы потеряли твои? Я говорю — не, не потеряли, и опять так на ресницы зырк… Ты приходи, говорит, если что, если проблемы какие будут. Я такая — ладно, базару ноль, приду… Вот, думаю, реально человеку страшно за меня, «если проблемы какие будут — приходи». И поняла, что уходить надо, а то подумает еще… Ну все, пошла я. Иду и соображаю, а какие у меня проблемы? Надо, чтобы большие были, чтобы серьезно все, тогда прийти можно будет… Прихожу, Светке говорю, Светич, надо проблему думать, а то как к нему прийти еще? Светка такая — ну, не знаю, может, ты СПИДом болеешь? Дура говорю, что ли, такое говорить?! А она — а че, больных всегда жалеют, я, когда в больничке лежала с воспалением, меня даже воспитка жалела, и ботаничка трояк поставила вместо неуда. Че, не проблема что ли? Я говорю — не, давай другую. Светка подумала, подумала, в туалет сходила, приходит и говорит — я знаю, может, тебя удочерить хотят? Испанцы! А ты не хочешь? Может, он этот, папочка твой будущий, как его? Извращенец? И ты это знаешь, а тебе, прикинь, никто не верит? И тебя в Испанию отправляют! Я говорю — Светич, че курила, где взяла? Какие испанцы, ты о чем, детка? Земфиры обслушалась? Не канает. Думали мы со Светкой, думали над моей проблемой, так ниче и не надумали, спать пошли. Но я все равно не выдержала и на следующий день опять к нему пошла, так, без всякой такой проблемы… И мы опять чай пили, он писал, а я на него смотрела… Прям как жена писателя какого-нибудь. У писателей же вроде были жены? И тогда я поняла, что он мой… Что я его никому теперь не отдам, потому что у меня никогда ничего еще моего не было, а теперь есть. И с какого это хрена я кому-то че-то отдавать должна, если это мое? Только это не так мое, как заколочка косоглазинская или там джинсы, или тетради там… Это такое мое, что это в карман не засунешь, и не выкинешь, и не надоест никогда. Это что-то прям мое-мое-мое, и все тут. И не объяснишь даже как мое. Просто мое и все. И от этого так хорошо становилось, и вот здесь, в груди тепло-тепло…

А потом… А потом я не знаю… Че говорить-то? Не знаю даже, че рассказывать. Стала я к нему, к Валере моему каждый день приходить. Мы с ним чай пили. И он мне книжку еще подарил. Куприн называется. Олеся. Там про ведьму одну красивую и про то, как этот Куприн, сука, ее бросил и потом про это же еще написал. Я книги вообще-то не люблю читать, больше музыку слушать. А эту прочитала. И захотела даже на Олесю быть похожей, чтоб тоже ведьмой быть. Прикольно же, ни драться, ничего не надо, ручками помахал, и все — стоять, блядь, суки! Боятся тебя все сразу. А еще Валера меня два раза провожал. Хотя у него мама болеет сильно. Все равно провожал! Он вообще в институте учился в другом городе и здесь бы давно не жил уже. Только у него мама болеет. И он тут живет. Если б Вадька-сутенер мою мамку насмерть не забил, я бы ее тоже не бросила. У меня мамка красивая была. И красилась так ярко-ярко, прям аж глаза слезились. Я к ней в детстве на колени забиралась, она такая — уйди, я накрашенная, смажешь. А я ей говорила — ты мне помаду свою подаришь, когда я вырасту? А она говорила — подарю… Она мне все обещала подарить — и помаду, и платья свои. Только Вадька после мамкиной смерти все еёные вещи увез куда-то. Приехал на машине и увез. Так мне ничего и не досталось. Убила бы суку, Вадьку этого! Но его потом без меня убили, года три назад, что ли… Я это все Валере рассказывала, и мне не стыдно ему рассказывать было. А как-то… Даже хотелось рассказать, что ли… Не знаю… И еще он мне сказал: «Наташа, у тебя глаза красивые». Руся мне говорил, что у меня жопа ниче, а про глаза мне в первый раз так сказали… И я все ждала, когда Валера меня уже поцелует. Но он только смотрел на меня, и не целовал. Наверное, боялся, что мне восемнадцати нет. Я к нему месяца три так ходила. Каждый день… С УПК сбегала даже, хотя нас там шить учат, а шить мне нравится… На девок наших смотреть не могла, не то, что разговаривать. А на Русю вообще жестко наехала, такого ему наговорила… Меня в редакции Валериной уже по имени все стали называть, здоровались, говорили: «Привет, Наташа». А Валера для меня еще конфеты покупал, я прихожу — а он чай наливает, и кулек с конфетами пододвигает — угощайся, говорит, Наташа, для тебя специально покупал. Не, ну если человеку по боку, разве он станет конфеты покупать? И еще он меня на компьютере в косынку играть научил!