Татьяна Туринская - Утолю ваши печали. Бесплатно, но качественно

Ирина (возмущенно): Щас! Все брошу…

Андрей: Вот именно: все брось и принеси! Да поживее! Клиент, между прочим, всегда прав!

Ирина наливает коньяк, выходит из-за стойки, со стуком ставит на столик стакан с коньяком и бутылку Пепси. Произносит сквозь зубы 'Ненавижу' и уходит на рабочее место.

Андрей протягивает Наталье стакан с коньяком.

Андрей: Может, все-таки выпьете? Бог с ней, с машиной, оставите на стоянке, завтра заберете.

Наталья: Нет, спасибо. Нельзя — значит нельзя. Утром на работу, как я без машины?

Андрей (с усмешкой): Как все, на метро!

Наталья (морщится): Ой, нет.

Андрей: Ну, как хотите. Тогда я сам выпью. А вы меня лимонадом поддержите.

Протягивает Наталье Пепси.

Андрей: Ну, за вас!

Махом выпивает, закусывает лимончиком.

Андрей: Так вот, значит, откуда у вас такая странная потребность разделить чью-то печаль. Потому что в свое время вам никто не помог, не посочувствовал.

Наталья (усмехается): Скорее, потому что кроме чужих людей, мне больше совершенно некому посочувствовать. Живу, как робот. Вроде все хорошо: карьера, квартира, машина, вроде, все есть, живи да радуйся. А оно почему-то не радует абсолютно. С утра до вечера как заведенная, то одно, то другое. И ни одного человеческого проявления. Никто никогда не поинтересуется, как я себя чувствую, какое у меня настроение. Да и я тоже ни у кого ни о чем не спрашиваю. Вот, нашла себе отдушину, аэропорт этот. Сначала действительно приезжала каждый вечер к владивостокскому рейсу, все надеялась, что он одумается и вернется. Потом надежда улетучилась, а я продолжала ездить по привычке. Или от скуки. Больше-то все равно некуда было деваться, разве что тупо сидеть дома перед телевизором. Я его терпеть не могу, телевизор — это последнее средство, утешение для безнадежно одиноких. Я-то, конечно, надежду уже похоронила, но себя хоронить перед телевизором еще немножко погожу. Вот и езжу, мотаюсь чуть не каждый вечер — хоть какое-то дело, какое-то занятие. Поначалу дико жалела себя, ничего вокруг не замечала. Потом однажды увидела плачущую женщину, и незаметно для себя пожалела ее. Не знаю, стало ли ей от моего сочувствия легче, но мне стало. Да-да, мне определенно стало легче, я поняла, что я не одна во вселенной такая обездоленная. Что кому-то, быть может, в эту самую минуту еще тяжелее, чем мне. И я перестала жалеть себя. Сочувствуя другим, излечилась сама.

Замолкает на короткое мгновение, потом продолжает с горькой усмешкой.

Наталья: Вернее, думала, что излечилась. Оказывается, все так же болею, просто загнала боль внутрь, глубоко-глубоко, так глубоко, что сама ее потеряла. А теперь вот нашла…

Грустно смеется.

Наталья: Надо же, ирония судьбы! Как раз тогда, когда перестала надеяться на встречу, когда смирилась с потерей, с судьбой, когда думала, что нашла свое призвание в сочувствии чужим людям — именно в этот момент и надо было его встретить. Как будто для проверки, насколько я выздоровела. Вот и оказалось, что нисколько… А обиднее всего то, что я так и не узнала причину. Все это время дико мучилась от незнания, разрывала себя этим 'почему', о встрече-то с ним мечтала сугубо ради того, чтобы задать ему этот вопрос. А встретила — забыла все на свете. Вернее, не столько забыла, сколько не успела — слишком короткая вышла встреча, слишком короткая… Только про Владивосток и спросила, но ведь это была только половина моего главного вопроса. Собственно, про Владивосток я и сама догадывалась — далеко и далеко, что тут еще придумаешь. А почему он вообще уехал? Почему?! Так и не спросила. Значит, теперь уже никогда и не узнаю. Потому что надеяться на вторую встречу глупо — снаряд дважды в одну воронку не попадает…

Андрей: Но он же еще не улетел. Посадку-то на Владивосток еще вроде бы не объявляли. Значит, он где-то там, внизу. Возможно, ждет вас. Подойдите, спросите. Все лучше, чем мучиться до конца жизни.

Наталья: Нет… Ни за что не подойду. Тогда не подошла, и сейчас не подойду. Все кончено, все давно в прошлом. Только я по детской упертости отказывалась это понимать.

Ирина гневно гремит посудой за стойкой, специально разбивает стакан, пытаясь привлечь к себе внимание Андрея. Андрей не замечает ее ухищрений. Наталья же понимает 'намек'.

Наталья: Идите к ней. Идите. Спасибо, я уже оклемалась. (Усмехается) Пациент скорее жив, чем мертв, доктор. Идите, а то если она всерьез начнет ревновать, то мир между вами воцарится еще нескоро.

Андрей (сердито): Перебьется! Какая-то она у меня совсем бесчувственная, как чурбан! Видит же — плохо человеку…