Константин Симонов - Русские люди

Панин.Есть.

Васин.Вместо меня примете команду.

Панин.Есть.

Васин.Кажется, слышно что-то от моста… а?

Красноармеец.Так точно. Слышно, товарищ майор.

Васин.Плохо слышу. Сильно стреляют, а?

Красноармеец.Сильно, товарищ майор.

Васин.Это хорошо.

Вбегает лейтенант.

Лейтенант.Где майор?

Васин.Я здесь. Откуда?

Лейтенант.Капитан просил передать, что наши уже у самого моста. Уже идет бой. Вы можете отходить.

Васин.Хорошо! (Вдруг громким голосом.) Последний раз в жизни хочу сказать: слава русскому оружию! Вы слышите?! Слава русскому оружию. А капитану передайте, капитану передайте… (Опускается на руки красноармейца.)

Панин (наклоняется над ним, потом выпрямляется, снимает фуражку). А капитану передайте, что майор Васин пал смертью храбрых, сделав все, что мог, даже больше, чем мог. И еще передайте, что команду над ротой принял начальник особого отдела Панин. Можете идти.

Обстановка седьмой картины. Свет загорается снова, на часах десять. Глоба — по-прежнему ходит по комнате. Валя полулежит на стуле. Семенов из своего угла внимательно наблюдает за обоими. Слышна близкая канонада.

Глоба (прислушиваясь). Уже десять… Что ж — время подходящее.

Семенов.Для чего?

Глоба.Для всего. Смотря что кому надо. Совсем забыли про нас хозяева. Видать, не до того им, а?

Семенов (угрюмо). Не знаю.

Глоба.Не знаешь? А я думал, как раз ты и знаешь.

За стеной раздаются совсем близкие выстрелы и пулеметная трескотня.

Семенов (испуганно). На улицах стреляют, а? Уже на улицах!

Глоба.А чего ты боишься? Это же ваши небось стреляют. Небось в город входят! Это мне бояться надо. А тебе что?

Валя.Неужели пришли? (Семенову.) Наши идут, а?

Семенов.А ну тебя… (Прислушивается.)

Глоба (подходит к нему). Ты что же? Тебе что, не нравится, что ли?

Семенов.Отстань. (Прислушивается.)

Глоба.А ну, повернись-ка!

Семенов поворачивается.

Дай-ка я на тебя посмотрю, какой ты был? Так. Ну, а теперь какой будешь? (Бьет его по уху.) А это — для симметрии. (Снова бьет по уху и третьим ударом валит на пол.) А теперь лежи, тебе ходить по земле не для чего. Привыкай лежать. Расстреляют — лежать придется.

Валя.Что вы делаете?

Глоба.А то и делаю, Валечка, что морду ему бью, сволочи. Наши в город ворвались. Теперь кончена моя конспирация. Немцы тикают. И сейчас нас с тобой стрелять будут. Это уж точно, это у них такая привычка. И не хочу я перед смертью, чтобы ты меня по ошибке за сволочь считала. Вот что значит.

Валя (бросается к нему, обнимает его). Иван Иванович, милый! Иван Иванович!

Глоба.Ну, чего?

Валя молча прижимается к нему.

Ну, чего там? Чего расплакалась? Как на меня кричать — так не плакала. А теперь в слезу? Сердитая ты девка. Я думал, глаза мне выцарапаешь.

Валя.А я так намучилась. Если бы вы только знали, как измучилась!

Глоба.А я — на тебя глядя. Ничего, Валечка, ничего. Ты уж извини. Мы еще с тобой сейчас «Соловей, соловей-пташечка» споем. Только ты, голуба, имей в виду, сейчас расстреливать придут. Это уже непременно.

Валя.Пускай. Мне теперь все равно… Но наши, наши ведь придут?

Глоба.Придут! А как же! Потому нас и расстреляют, что наши непременно придут. Это как пить дать.

Семенов порывается к двери.

(Опять сваливает его на пол.) Ну, куда? Ты же сидел с нами и еще посиди. Тебе же немцы с нами сидеть велели. Ну и сиди. (Обращается к Вале.) Слезы-то вытри. Ну их к черту. Мне их показать можно, а им, сволочам, не надо. Дай-ка я тебе в глаза погляжу. (Смотрит.)

Валя.Что?

Глоба.Мне Иван Никитич наказал: в глаза тебе посмотреть и сказать, если вместе помирать будем, одно слово.

Валя.Какое слово?

Глоба.Что любит он тебя, просил сказать. Вот и все. Больше ничего.

Валя.Правда?

Глоба.Что ж, разве я перед смертью неправду тебе скажу?

Совсем близко выстрелы. Дверь с треском открывается, вбегают Краузе и солдат с автоматом.

Краузе.Все в камеру!

Глоба (обняв Валю за плечи). Пойдем!