Контантин Тренёв - Любовь Яровая

Звонок телефона .

Починает, обратно, крыть. «Товарищи, говорит, подымайся против буржуев и охвицерьёв».

Звонок телефона .

«Буде нам, говорит, за их…»

Панова. Подойдите же к телефону.

Швандя. А?

Панова. К телефону.

Швандя (идя к телефону) . «…за их, говорит…» (Берёт трубку телефона.) Ну? Ревком… «…кровь, говорит, лить…» Так что? Ну, так! Убирайся обратно, к чёрту! У меня тут без вас неуправка — голова кругом идёт, сморкнуться, обратно, некогда. У меня, может, доклад идёт. Говорю, не отрывай пустяками от ударного дела. (Вешает трубку, даёт отбой.) «…Буде проливать, говорит, за их кровь». Дале и пошёл и пошёл крыть!

Панова. По-французски?

Швандя. По-хранцузски! Чисто!

Панова. Позвольте, товарищ Швандя! Ведь вы по-французски не понимаете?

Швандя. Что ж тут не понять? Буржуи кровь пили? Пили. Это хоть кто поймёт. Вот, дале глядим — подъезжает на катере сам. Бородища — во! Волосья, как у попа… Как зыкнет!

Панова. Это кто же «сам»?

Швандя. Ну, Маркса, кто ж ещё?

Панова. Кто?

Швандя. Маркса.

Панова. Ну, уж это, товарищ Швандя, вы слишком много видели.

Швандя. А то разве мало!

Панова. Маркс давно умер.

Швандя. Умер? Это уж вы бросьте! Кто же, по-вашему, теперь мировым пролетариатом командует?

Входит Хрущ .

Хрущ. Товарищ Швандя!

Швандя. Есть.

Швандя уходит с Хрущом.

Входит Грозной .

Грозной. Товарищ Панова, прошу переписать срочную бумагу.

Панова. В два счёта?

Грозной. Ясно. Почерк у меня слишком быстрый, так что собственнолично продиктую.

Панова. Ничего, я разберу. (Берёт у него бумагу, начинает перепечатывать.)

Грозной жадно смотрит на неё .

Что же вы на меня смотрите? На мне ничего не написано.

Грозной. Вы сами писаная красотка!

Панова. Ах, товарищ Грозной, вы вечно заставляете меня краснеть.

Грозной (рисуясь) . Каким родом?

Панова. Словами, конечно.

Грозной. А вы меня глазами не то что в краску — может, в пот вгоняете.

Панова. Это страшно!

Грозной. Для вас я не страшный! А вот других гидров одними глазами в обморока вгоняю.

Панова. Неужели?

Грозной. Час тому обратно явился ко мне доктор: рост под потолок, бородища, очки… Так я на него только поглядел — вот так… Он — хлоп! И в дамки: побелел, затрусился…

Панова. Да! Это взгляд…

Грозной достаёт папиросу. Кожаное пальто распахнулось. Под пальто камергерские брюки, заправленные в сапоги .

Какой вы интересный в этом костюме…

Грозной. Подходяще?

Панова. Очень. Золотом расшит… Но что же вы контрреволюционные штаны надели?

Грозной (смущён, запахнулся) . Это я для смеху… только вам показаться… А вот — позвольте ручку.

Панова. Зачем?

Грозной. Сами увидите. (Вынимает из кармана браслет, кольца.) Не вредные штучки? (Хочет надеть Пановой на шею колье.)

Панова. Нет, нет, товарищ Грозной, этого не надо.

Грозной. Почему?

Панова. Да с какой стати?

Грозной. Да уж, значит, стоите дела того.

Панова. Что могут подумать?

Грозной. Пущай посмеют!

Панова. А товарищ комиссар увидит?

Грозной. Ну, вы браслетик под рукав, а часики на грудях.

Панова. Нет, товарищ Грозной, оставьте их при себе.

Грозной. Ну, хорошо. Но имейте в виду, что вы завсегда можете их иметь, как пожелаете, я их при себе буду носить. А вас от груди своей не отпущу…

Панова. А если это не в вашей власти?

Грозной. Значит, вы ещё не знаете моей власти. (Прячет вещи в карман на груди.)

Входит профессор Горностаев с женой .

Горностаев. К кому я могу обратиться?

Панова. Вот товарищ Грозной.

Грозной. А тебе чего?

Горностаев. Вы? Да, да! Дело в том, что люди с винтовками запечатали мою библиотеку.

Горностаева. А комиссар Вихорь, сухорукий, что поселился в нашей квартире, забрал к себе всю обстановку, всё заплевал, непристойно бранится, зарезал трёх кур и куриной кровью везде написал: «Режь недорезанных буржуев».

Грозной. Хо-хо-хо! Молодчага Вихорь! Придумал же! Ну и голова! Из курей революцию!