Александр Попов - Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой

МАША. Хи-хи, я щекотки боюсь!

ДУБОУС. Товарищи! Обстановка, я предупреждаю, будет максимально приближена к боевой, поэтому никакой паники. Паникеры будут преданы товарищескому суду.

ЛАПИН. И расстреляны согласно приговору.

ДУБОУС. Вот этой рукой я лично шлепнул не одного паникера. Если надо, она и сейчас не дрогнет, гражданин… э-э?..

ЗЕНИН. Лапин Борис Михайлович.

ГАРКУША. Боря, уймись.

ДУБОУС. Спасибо за информацию. Все.

Дубоус выходит и запирает снаружи дверь. В тамбуре он включает несколько кнопок и рубильников. Запустив машинерию, он отдыхает некоторое время, принимает нитроглицерин и уходит, закрыв вторую дверь, навесив замок и забыв по причине старческого маразма об учебной группе в убежище. Все это время в убежище течет нормальная жизнь.

МАША. Давайте песни петь, туристические.

ГАРКУША. Щас тебе Жорес споет.

ЛАПИН. Арию завхоза из оперы «Захованщина».

ЗЕНИН. Прошу всех заняться насущным делом. Кира Андреевна, вы тут со своей дружиной сами. Юрий Витальевич, прошу сюда, здесь стол командующего.

ИВАНОВ. И что я должен делать?

ЗЕНИН. Пока ничего. Данилыч с Толей изучают матчасть. Товарищ Лапин, красивым почерком прошу переписать вот это расписание занятий.

Все рассаживаются по местам.

РЕБЕЗОВА. Девочки, будем шить марлевые повязки, многослойные, антипылевые, многоразовые.

ДОРОДНЫХ. Господи, как они мне надоели, эти повязки! Так и будем два часа шить?

РЕБЕЗОВА. Пошьем-пошьем, а потом наложим на кого-нибудь шину. Маша еще ни на кого шину не накладывала. Возьмем Анатолия с переломом шейки бедра и проникающим ранением мягких тканей ягодицы, очень интересная повязка.

ДОРОДНЫХ. Лучше бы она на него глаза наложила. Сам-то он, по-моему, давно готов к этому.

ГАРКУША. Девочки, возьмите меня со смертельной травмой черепа. И наркоз — сто грамм — чтобы шок снять!

РЕБЕЗОВА. Перетопчешься! Только сели, а ему уже наркоз подавай!

ГАРКУША. Кира! Голубушка! Обезболь, Христом-богом молю! Ты же сестра милосердия!

РЕБЕЗОВА. Уйди, постылый!

ЗЕНИН. Данилыч, не приставай к женщинам при исполнении служебных обязанностей.

ГАРКУША. Жорес, ты меня знаешь, выдай аванс. А то будет острый приступ. Дай наркомовские!

ДОРОДНЫХ. Наркомовские! Скажите уж — наркоманские!

ИВАНОВ( подходит ). Что происходит, Жорес Филимонович?

ЗЕНИН. Человеку плохо. Клаустрофобия на фоне синдрома похмелья.

ГАРКУША. Во-во, она самая!

ИВАНОВ. И что же мы будем делать?

ЗЕНИН. Каждый человек нам дорог — надо лечить. Иван, последний раз даю, последний раз, подумай, Иван!

Наливает Гаркуше в стакан, Гаркуша уходит в туалет разбавить и запить.

ТОЛИК. Зачем ему, Жорес Филимонович? Он же в запой войдет.

ЗЕНИН. Как зайдет, так и выйдет.

ЛАПИН. И снова зайдет.

ЗЕНИН. Надо человеку доверять, тогда он горы свернет!

ЛАПИН. Всего за сто грамм.

Возвращается Гаркуша.

ГАРКУША. Толик, учи матчасть, голуба, потом мне расскажешь.

МАША. А на какое место накладывается эта повязка?

РЕБЕЗОВА. На рот.

МАША. А сколько слоев надо шить?

ДОРОДНЫХ. Чтобы рот не просвечивал.

МАША. А зачем ее накладывать?

ДОРОДНЫХ. Так надо.

ЗЕНИН( Иванову ). Учебный процесс запущен, Юрий Васильевич.

ИВАНОВ. Что мне делать, Жорес Филимонович?

ЗЕНИН. За вами общее руководство, за мной — конкретные детали. Народ при деле! Любо-дорого смотреть.

Женщины тихо затягивают песню.

ЗЕНИН. С понедельника в отпуске — рыбалка, грибы, деверь самогонку нагнал. Банька! Э-эх, Юрий Витальевич. А вы куда поедете?

ИВАНОВ. Не знаю, жена еще не решила. К теще, наверное, куда еще. Телевизор посмотрим, на базар походим, все-таки отдых.

ЗЕНИН. Заслужили, целый год как папы Карлы молотили.

ЛАПИН. Буратинов строгали на партсобраниях.

ИВАНОВ. Каких Буратинов?

ЛАПИН. По уши деревянных.

ЗЕНИН. Йедем дас зайне, Борис Михайлович. Кто науку в стружку переводит, а кто из чурок людей делает и дает им золотой ключик от будущей жизни.

ЛАПИН. «Это не ключик», — сказал Буратино и густо покраснел.