Леонид Андреев - «Gaudeamus»

Д и н а. Ну скушали бы чего-нибудь. Пожалуйста!

О н у ч и н а. Нет, нет, идите.

Дина нерешительно уходит.

О н у ч и н а. Вы не слыхали, Егор Иванович, говорят, что Дина выходит замуж за этого Тенора. Что это, естественный подбор или просто глупость?

С т а м е с к и н. Я не собираю слухов.

О н у ч и н а. Я также. Мне не нравится любезность Дины, в ней есть что-то неприятное, кокетливое – Дину портит ее красота. А этот господин… Тенор – возмутительно! Вы знаете, у него сейчас нет урока, и он просит у землячества ссуду – неужели ему дадут?

С т а м е с к и н. Нет, не дадут. Мы провалим все ссуды.

О н у ч и н а. Неужели все?

С т а м е с к и н. Все.

О н у ч и н а. Но ведь есть очень бедные земляки, Егор Иванович! Та же Лиля – я знаю, она питается только хлебом да чаем. У нее пальто нет!

С т а м е с к и н. Ну и пускай питается хлебом и чаем, это достаточно хорошо. Вы же знаете, что деньги нам нужны на другое.

О н у ч и н а. Но, Егор Иванович, не все могут жить так, как вы. Такая жизнь требует страшной выдержки, почти геройства…

С т а м е с к и н. Вы опять о героях, Онучина?

О н у ч и н а. Разве я так сказала? Я ошиблась, ну не герой, но это все равно. Вы не курите, не пьете чаю, вы почти совсем ничего не едите. Ведь это же невозможно, Егор Иванович, вы должны пожалеть себя, ну, просто как рабочую силу! Паншин рассказывал мне, что вы едите хлеб с рыбьим жиром – что же это такое!

С т а м е с к и н (краснея) . Это очень питательно и вкусно: напоминает семгу.

О н у ч и н а. Ах, Егор Иванович, но вы подумайте!..

С т а м е с к и н (сухо) . Не довольно ли гастрономии, Онучина! И вы… того, пойдите и выпейте стакан чаю. Вы с утра, кажется, ничего не ели.

О н у ч и н а (искренно) . Да мне ничего и не хочется!

С т а м е с к и н. Пойдите.

Быстро подходит Дина.

Д и н а. Господа, ну пожалуйста! Мне так неловко: мы там едим, а вы…

С т а м е с к и н. Пойдите, Онучина!

О н у ч и н а. Я выпью только чаю! Я сейчас!

Д и н а. Пожалуйста.

Онучина уходит.

Д и н а. А вы? Какой вы упрямый человек… Я вас немного боюсь. Можно присесть около вас? Вы такой строгий.

С т а м е с к и н. Пожалуйста.

Д и н а. Я так много хотела сказать вам, попросить у вас совета. Как вам нравится наше землячество? Я только еще раз была на собрании, но была так увлечена… и все боялась сделать какую-нибудь неловкость. Они вас уважают, Стамескин, и даже боятся, вы знаете это?

С т а м е с к и н. Меня мало интересует их отношение.

Д и н а. Говорят, что вы и ваша партия хотите разрушить землячество. Неужели это правда? А скажите, Стамескин, как… но только совершенно искренно: как вы относитесь к Александру Александровичу? Ну вот этот, Тенор?

С т а м е с к и н. Он мне не нравится.

Д и н а. (волнуясь) . Ах, нет, он удивительный человек! Вы слыхали, что он отказался петь? – и он всегда так. Он ведет жизнь аскета, у него железный характер… Вы смеетесь?

С т а м е с к и н (смеется слегка в нос) . В огне железо быстро деформируется, Дина: при шестистах градусах железные балки уже сгибаются, и все падает. Он карьерист.

Д и н а. Ну что вы! Вы его совсем не знаете!

С т а м е с к и н. Увидите.

Д и н а. Это неправда. Вы знаете, Стамескин, он из воспитательного дома, у него нет ни родных, ни друзей, и он сам добыл для себя все. Если бы вы знали его жизнь! Это не жизнь, а целая история лишений, подвижничества, страданий… Правда, он иногда кажется странным… Идут – потом…

О н у ч и н а (подходя) . Там невозможно сидеть! Этот ваш Онуфрий Николаевич говорит невозможные пошлости, и вместо того, чтобы попросить его замолчать – они смеются.

Студенты один за другим выходят из столовой.

Т е н о р. (кричит) . Дина, спасибо! Насытились.

Л и л я. Ах, Диночка, Тенор один всю ветчину съел.

Д и н а. (бледно улыбаясь) . Ну и на здоровье.

Л и л я. Я никогда не видала, чтобы так ели, он глотает мясо, как людоед.

К о с т и к. Но почему же людоед?

К о з л о в. Он не для себя ест, а для голоса. Тенору нужно питание.

П е т р о в с к и й. Ей-Богу, братцы! Я раз полез к Тенору под подушку, а у него там колбаса припрятана. Ей-Богу! А мне, подлец, хоть бы кусочек дал.

Т е н о р. Как он врет! А зачем тебе жизнь, Петруша? Лучше умри от голода, и я спою над тобой ве-ли-ко-леп-ную вечную память. (Тихо напевает и смеется.)

О н у ф р и й (тащит бутылку) . Уединимся у этого келькшоза. У тебя холодный ум, Сережа, и ты это заметь, так принято в обществе: уходя из-за стола, каждый гость тащит с собою бутылку. При английском дворе все так поступают.