Генрих Клейст - Кетхен из Гейльброна

Убей меня, когда я провинилась!
Что родилось в глубинах тайных сердца
По божьей воле, знать не надо людям.
Жестокий тот, кто спрашивать посмел!
А если ты об этом хочешь знать,
Что ж, спрашивай — тебе душа открыта.

Бывало ли подобное на свете?

Лежит пред ним во прахе…

На коленях…

Как мы перед Спасителем своим!

Я за ее безумство, господа,
Надеюсь, не в ответе? Что она
Рехнулась, это ясно, хоть ни вы,
Ни я причин пока не разумеем.
Когда позволите, ее спрошу я:
Быть может, по вопросам вы поймете,
Лежит ли на душе моей вина.

Пусть так! Увидим. Спрашивайте, граф.

Ты, Катарина, можешь мне открыть —
Пойми меня — все тайное, что дремлет
В глубинах темных сердца твоего?

Я сердце, господин, тебе открою,
Чтоб верно знал ты все, что в нем живет.

Так что ж, скажи мне коротко и ясно,
Тебя из дома отчего влекло
И следовать за мною повелело?

Ты, господин мой, требуешь так много.
Когда бы я лежала, как сейчас,
Не пред тобой — перед своим сознаньем,
Что суд вершит на троне золотом,
И все угрозы совести нечистой
Стояли тут же в огненных доспехах,
То и тогда на этот твой вопрос
Во мне все отвечало бы: не знаю.

Ты лжешь мне, хочешь обмануть меня,
Меня, твою опутавшего душу?
Ведь я взгляну — ты клонишься, как роза,
Что солнцу открывает лепестки.
Припомнишь ли, что сделал я с тобой,
Что с телом и душой твоей случилось?

Где?

Там ли, тут ли.

А когда?

Когда-то.

Ты помоги мне, господин.

Помочь?
Ну и чуднáя (Сдерживается.)
Ничего не помнишь?

Какое лучше видится тебе
Из разных мест, где ты меня встречала?

Мне в памяти всего яснее Рейн.

Да. Там и было. Это знать хотел я.
Скала на рейнском берегу, где мы
В полдневный зной с тобою отдыхали.
Что там с тобой случилось, ты не помнишь?

Нет, славный господин мой.

Разве нет?
А чем я освежил твои уста?

Когда я отказалась пить вино,
По твоему приказу из пещеры
Принес воды мне Готшальк, твой слуга.

А за руку я взял тебя? Поднес
К твоим губам еще… Ну, что ж молчишь ты?

Когда?

Тогда же.

Нет, мой господни.

Так, значит, позже.

В Страсбурге?

Иль раньше.

Ни разу ты руки моей не тронул.

Катрина!

Верно: в Гейльброне! Прости!

Когда?

Когда отец чинил твой панцирь.

И больше никогда?

Нет.

Катарина!

Руки?

А может, и чего другого!

Да, в Страсбурге… Я помню: подбородка.

Как это было?

Сидя на пороге,
Я плакала и, что б ни говорил ты,
Молчала.

Почему?