Вольфганг Борхерт - За дверью

Полковник. Но дорогой Бэкманн, Вы напрасно так волнуетесь. Я вовсе не то имел в виду.

Бэкманн (спокойно, но очень серьезно). Нет. Нет, господин полковник. Вы имели в виду именно это. Ответственность – не просто слово, не химическая формула, обращающая светлое человечье мясо в чернозем. Нельзя посылать людей на смерть ради пустого слова. Cэтой ответственностью надо что-то делать .Мертвые – молчат, Бог – молчит. Но живые – они спрашивают. Каждую ночь спрашивают, господин полковник. Когда я потом лежу без сна, они приходят и спрашивают. Женщины, господин полковник, скорбные женщины в трауре. Старые, с белыми волосами и большими жесткими ладонями; молодые, с тоскующими, страстными глазами. Дети, господин полковник, дети, много детей. И все они шепчут в темноте: «Унтер-офицер Бэкманн, где мой отец? Унтер-офицер Бэкманн, что Вы сделали с моим мужем? Где мой отец, где мой брат, унтер-офицер Бэкманн? Унтер-офицер Бэкманн, где мой любимый? Унтер-офицер Бэкманн, – где? где? где?» – шепчут они до самого рассвета. И это только одиннадцать женщин, господин полковник, на моей совести – только одиннадцать. А сколько на Вашей, господин полковник? Тысяча? Две? Вы спокойно спите? Тогда Вам будет все равно, если я добавлю одиннадцать своих душ к Вашим двум тысячам. Вы сможете спать, господин полковник? При двух тысячах привидений? Вы сможете жить, господин полковник, хоть минуту сможете прожить и не закричать? Господин полковник, господин полковник, спокойно ли Вы спите по ночам? Да? Тогда Вам все равно, тогда и я наконец-то смогу отключиться, если Вы будете так любезны и возьмете ее обратно, эту ответственность. И тогда я отключусь со спокойной душой. Со спокойной душой, да, господин полковник, со спокойной душой.

И тогда: спать! О Боже, спать!

Полковник (сначала не может выдохнуть, а потом смеется над собственной впечатлительностью, но без неприязни, скорее лукаво и грубо, добродушно, говорит очень неуверенно). Молодой человек, молодой человек! Уж и не знаю, не знаю. Может, Вы скрытый пацифист? Или анархист, да? Но (смеется сначала неловко, а потом его добротный прусский оптимизм побеждает, и он хохочет во все горло.) дорогой мой, дорогой мой! А ведь Вы жулик, да? Я прав? А? Ведь Вы мошенник, верно? (Смеется.) Прекрасно, парень, прекрасно! А Вы и правда ловкач! Нет, но эти глубокомысленные шуточки! Знаете (Прерывается, чтоб отсмеяться.), знаете, со всем этим, с этим номером, Вам бы на сцену, правда! Ну точно, на сцену! (Полковник не хотел оскорбить Бэкманна, но он слишком здоров, он простой старый солдат и может принять сон Бэкманна только за шутку.) Эти идиотские очки, эта дурацкая стрижка. Вам сюда еще музыку надо. Господи, а сон! Прыжки-то, прыжки под ксилофон! Нет, дорогуша, Вам обязательно надо на сцену! Публика животики надорвет! Ах Господи! (Смеется до слез, не может отдышаться.) А я-то и не понял сначала, что Вы играете смешную сценку. Я-то всерьез думал, у Вас не все дома. Не дошел, что Вы комик. Нет, правда, дорогуша, Вы нам чудесный вечер подготовили, Вас надо наградить. Знаете что? Идите вниз, к моему шоферу, спросите горячей воды: помоетесь, побреетесь. Приведете себя в человеческий вид. А потом пусть шофер даст Вам какой-нибудь мой старый костюм. Ну да, я серьезно! Избавьтесь от этого Вашего тряпья, наденьте мой старый костюм, наденьте, Вы спокойно можете это сделать, и тогда– Вы снова человек, мой мальчик! Станьте сперва опять человеком!!!

Бэкманн (проснулся и впервые очнулся от своей апатии). Человеком? Опять? Я должен сперва опять стать человеком? Да? А вы кто? Вы люди? Люди? А? Что? Как? Вы – люди? Да?!

Мать (вскрикивает резко и пронзительно, что-то разбивается). Нет! Он убьет нас! Не-е-ет!!!

(Чудовищный шум. Члены семьи полковника возбужденно кричат, перебивая друг друга.)

Зять. Держи лампу!

Дочь. Спасите! Свет погас! Мамочка разбила лампу!

Полковник. Тише, дети!

Мать . Да зажгите свет!

Зять. Где эта лампа?

Полковник. Вот. Вот же она.

Мать. Ну, слава Богу, свет.

Зять. Мужик-то свалил. И, похоже, наш приятель нечист на руку.

Дочь. Одна, две, три – четыре. Нет, все на месте. Только блюдо разбили.

Полковник. Вот черт, чем же он мог поживиться?

Зять. Может, и впрямь просто псих?

Дочь. Нет, гляньте! Бутылка пропала.

Мать. Боже, отец, твой чудесный ром!

Дочь. И полбуханки еще!

Полковник. Что, и хлеб?