Лопе де Вега - Том 2

Ах, Марта, женщине влюбленной
Лукавой быть — немудрено!

А все же и секретаря
Они хвалить не станут зря;
И если в новом все так мило,
То он не хуже, чем Камило.

Пусть так; но, честно говоря,
Мне очень нравился и старый.

Когда от нас да увезут
Все ваши прелести и чары,
Какие в городе пойдут
И шум, и гром, и тары-бары!

Я не услышу их оттуда.

Сеньора! Служат вам не худо.

Урбан? В какой ты ранний час!

Сеньора! Он увидел нас
Вступающими в церковь Чуда.

Он удивился, или как?

Он даже с виду изменился;
С трудом навстречу сделал шаг
И раз пятьсот перекрестился,
А это очень верный знак.
При выходе нас поджидал
Его слуга, и он мне дал
Письмо для старенькой кузины,
Хотя писать ей нет причины.

Как видно, выстрел в цель попал.
Давай посмотрим, что он пишет.

Должно быть, скажет, что она
О нем вовеки не услышит.

Что в нем душа оскорблена
И он от гнева еле дышит.

«Старуха-дьявол, на восьмом десятке
Влюбленная и над своей могилой
Юнцов морочащая вражьей силой,
Чтоб с ними нежничать, играя в прятки,

Тебя я видел: древней кожи складки,
Накрашенные брови, волос хилый,
Искусственные зубы, глаз унылый
И руки, точно старые перчатки.

От ужаса и злости я белею.
Прощай, Цирцея! [101] Цирцея — волшебница, во владения которой, как повествуется в поэме Гомера «Одиссея», прибыл во время своих странствий Одиссей. Влюбившись в Одиссея и пытаясь задержать его у себя, она обратила его спутников в свиней, но затем вернула им человеческий образ и указала Одиссею, как достигнуть берегов родины. Нежностью сердечной
Пылай к другим, плешивая шалунья.

Напяль клобук другому дуралею,
Но торопись: колпак остроконечный
Палач давно тебе припас, колдунья».

Какой он пламень извергает!
А нам смешно издалека.

Кому смешно, а кто страдает.
Здесь просто каждая строка
Меня как жаром обжигает.
Мою он оскорбляет честь.

Сеньора! Вы хотите счесть
Обидой женскому сословью
Смех над уродством?

Над любовью!

Ведь это ужас что за месть!

Да ведь направлена она
На престарелую кузину;
Он думал, здесь ее вина.

Я все в свою защиту двину,
Я честь мою спасти должна.
И до чего же глуп Камило!
Чтоб за ночь камнем стать могло
То, что вчера так нежно было!

Всегда правдоподобно зло;
Его все это и взбесило.
Так что решили вы?

Ты снова
Сегодня посетишь слепого.
Я обману его вдвойне,
Так, чтобы он поверил мне.

Обманет он, даю вам слово.

И как ты можешь это говорить?

Я знал, сеньор, что вам обидно будет.
И видит бог, легко ль моей душе
Дозволить, чтоб язык произносил
Такие непочтительные речи.
С тех пор как вы мне дали то письмо,
Сказав, чтоб я вручил его пажу,
Я всяческие думы передумал,
Но высказать не смел бы ни одной.
Я поступил неправильно, я знаю.
Но кто учен и кто читал так много
Историй разных, знает хорошо,
Что для любви всегда есть оправданье
В том, что она — любовь.

Я знаю, Флоро,
И не за это я тебя корю.

Когда я увидал, что вы, сеньор,
Остыли к Селье и она в забросе,
Я к ней пошел, чтобы ее утешить.
И душу мне так тронула любовь,
Что я открылся ей и дал ей слово
На ней жениться, если вы, сеньор,
Согласны и дадите разрешенье.
Она, утратив всякую надежду
Вернуться к вам, а также потому,
Что женщины все рады выйти замуж,
Дала мне тоже клятвенное слово.
Согласны ли меня вы осчастливить
В вознагражденье за мои труды?
Растили вас родители мои,
А после них и я служил вам честно.